Между львом и лилией - Александр Харников

Мои разведчики сообщили мне, что партия губернатора Меннвилля шла по восточному берегу Ниагары по направлению к форту Денонвилль[148], который находится там, где река впадает в озеро Онтарио. Именно оттуда проходит самый удобный путь в Квебек – на корабле по озеру Онтарио и далее по реке Святого Лаврентия до столицы Новой Франции. Конечно, не будь на реке водопадов, можно было бы спуститься по Ниагаре от торгового поста у ее истока на озере Эри; но они есть, и губернатор-маркиз не трейдер, который выволок бы свои лодки несколько выше этой преграды – для этого есть одно довольно удобное место – и миновал бы разгул водяной стихии по суше, а затем вернулся бы на реку где-нибудь в миле или двух ниже, там, где течение несколько успокаивается.

Было ясно сразу, что пойдут они именно по восточному берегу – иначе им пришлось бы пересекать Ниагару не один, а два раза, ведь и Дюкень, и Денонвилль находятся по эту сторону быстрой реки. И единственный возможный путь – именно здесь, между бурной рекой и дремучими лесами, в которых охотятся индейцы, не слишком благожелательно смотрящие на нарушителей.

Около месяца назад в форт Вильям-Генри, далеко на востоке отсюда у южной оконечности озера Джордж, прискакал гонец от лейтенант-губернатора Нью-Йоркской колонии Джеймса Де Ланси, временно исполняющего обязанности губернатора колонии.

Было у него и письмо на мое имя, в котором значилось:

Непростое задание, что уж там скажешь. Уж не знаю, какого размера отряд Брэддока, но что мы сможем сделать, даже с помощью капитана Гейтса, моего старого знакомого – тем более что наши с ним отношения дружественными назвать весьма сложно… Да и воевать с армией его величества Георга III нельзя ни в коем случае. Разве что, если виргинская милиция отправится одна, без сопровождения войск из метрополии… Но и в этом случае их будет в несколько раз больше, чем нас, даже с учетом людей Гейтса. Но приказ есть приказ, да и уважаю я Де Ланси.

Мой отряд уже был сформирован из трапперов, трейдеров и моих друзей-контрабандистов. Признаюсь, что в прошлом я немного занимался торговлей разнообразными товарами в обход таможен, и даже как-то раз попал из-за этого под суд. Если бы не вмешательство Де Ланси, я бы, скорее всего, трудился на какой-нибудь плантации на берегу реки Гудзон или на Лонг-Айленде. Вместо этого я оказался в форте Вильям-Генри, и даже получил лейтенантский патент и право набирать людей, которым я успел заблаговременно воспользоваться. Так что мы смогли выйти в поход на следующий же день после прибытия гонца.

Идти до форта Дюкень было свыше трехсот миль, и немалая часть пути проходила по горам. Десятого июля мы натолкнулись на троих рядовых в нью-йоркской бело-зеленой форме; все они были ранены, и это было все, что осталось от отряда Гейтса – другие либо погибли, либо попали в плен при разгроме хваленого отряда Брэддока. По их словам, французов было намного меньше, и большинство их армии составляли индейцы, но галльские петухи[149] каким-то образом сумели не просто победить в этой схватке, но и практически полностью уничтожить либо пленить людей его величества короля Георга.

Подумав, я решил пока не уходить из этих мест. Я лично провел рекогносцировку французских укреплений – кто знает, когда это может понадобиться. И, к своему удивлению, увидел, как французы хоронили кого-то из своих на кладбище у форта. Одного из присутствующих я узнал и не поверил своим глазам – это был тот самый губернатор Меннвилль, маркиз Дюкенский, которого я год назад лицезрел в Квебеке. А еще там присутствовали странные белые люди в невиданной униформе – не яркой, а практически сливавшейся с лесом.

«Ну что ж, – подумал я тогда, – ему рано или поздно придется возвращаться в Квебек. Так что нет худа без добра – теперь у нас появилась возможность захватить его живьем. А подобный подарок определенно обрадует Де Ланси и, вполне возможно, приведет к моему повышению по службе.

Подумав, я оставил дозор у истока Ниагары, решив, что они пойдут именно этим путем. И, как видим, не прогадал – менее чем через час они будут здесь. По словам разведчика, с ним небольшая свита – большая их часть по виду французы, но есть и другие – те самые в странной пятнистой форме, а также несколько гражданских лиц. «Ну что ж, самоуверенность до добра не доводит, мсье губернатор», – подумал я, а вслух, да и то вполголоса, произнес лишь:

– К бою!

И мои люди рассыпались по лесу так, что их с дороги было практически не заметить, а нам было все как на ладони.

24 июля 1755 года. Где-то на реке Ниагара. Капитан 3-го ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум»

Хас ехал, мерно покачиваясь в седле и глазея по сторонам. Их кавалькада размеренно двигалась по восточному берегу Ниагары в сторону форта Денонвилль, где, по словам губернатора, их ожидает корабль. Была возможность пройти по Ниагаре на баркасах, протащив их волоком в районе водопадов, но губернатор отказался. Ему претило, как простому рыбаку, сидеть в утлой лодчонке без какого-либо комфорта. Поэтому выбрали конный путь.

Неспешность же кавалькады была вызвана тем, что большинство людей Хаса были знакомы с лошадью исключительно по фильмам с ковбоями, и по девочкам с лошадками у метро, просящим деньги на прокорм этих самых лошадок. Хас смотрел на свое воинство, и на ум ему приходил один из указов Петра I: «Морякам верхом на лошадях в расположение конных частей являться запрет кладу, ибо они своей гнусной посадкой, как собака на заборе сидя, возбуждают смех в нижних чинах кавалерии, служащий к ущербу офицерской чести»[150].

Их отряд был небольшим. Взвод легкой кавалерии, взвод морской пехоты, губернатор с малой свитой и его группа. По нынешним временам, когда большие боссы предпочитали путешествовать с пышным кортежем и эскортом, это был очень маленький отряд.

В Дюкене же все дела были сделаны. Павших после битвы похоронили, раненых оставили для излечения. Вопрос встал, что делать с пленными англичанами, коих набралось достаточно внушительное количество. Хас чуть было не предложил идею концентрационных лагерей, злорадно скалясь и думая, что бумеранг в жизни имеет место быть. Все-таки первые концентрационные лагеря изобрели американцы в период Гражданской войны, а англичане массово внедряли их уже во время войны англо-бурской, причем впервые в них сидели женщины, дети и старики. Но затем Самум подумал, что печально будет войти в историю, как человеку, изобретшему первый в мире концлагерь, и решил эту идею не озвучивать.