Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

домашним заготовкам в стеклянных банках. В военный поход домашние заготовки никто, конечно, не брал. Потому что носить в рюкзаке бьющуюся тару несподручно. В Заринске консервы готовили и стерилизовали с помощью специальных машин.

Ещё в найденном рюкзаке имелось сушеное мясо и сублимированные каши и овощи («Просто добавь воды»). Эту технологию тоже в Заринске освоили. Ещё были сухари.

С погодой пока везло. Иногда налетал снег, но таких бурь, как во время разгрома, больше не случалось.

Было безоблачно, и это позволяло идти весь световой день и даже в сумерках. Фонарики Сашка старался использовать пореже, хотя один из них был «вечный».

Нет на свете ничего вечного. Но иногда, когда одолевал страх темноты, которой он побаивался с детства, когда огонька костра становилось недостаточно, парень включал его. И щупальца теней, тянувшиеся из углов, отступали. Тёмные силуэты, в которых он видел то одно, то другое, — исчезали. Переставали преследовать.

Хотя логика подсказывала, что свет выдаёт его, делает уязвимым, превращает в мишень. Даже если сидишь в укрытии, отблески могут вырваться наружу. Но он ничего не мог поделать с собой. Раз нет путеводной звезды и никакого просвета во тьме, пусть будет хоть собственный огонёк. Иногда он жалел, что не нашёл каких-нибудь «вспышек», сигнальных ракет или фальшфейеров. Были моменты, когда темнота давила на психику так, что хотелось иллюминацию устроить. А ведь это обычная зима. Самая обычная.

По ощущениям, температура не опускалась ниже минус десяти, а иногда в полдень поднималась и выше нуля; он видел, как с сосулек, висящих на крышах, капает. Кое-где находил даже голые проплешины жухлой травы. Но полноценной оттепели не случалось, и это тоже хорошо — хлюпать по лужам было бы неудобно. Иногда он даже страдал от перегрева, и когда сильно потел, старался делать хоть небольшой, но привал.

Из-за колебаний температуры асфальт по утрам покрывался коркой льда, на котором он, впрочем, почти не поскальзывался, спасибо ботинкам. Но зато на снегу образовался крепкий наст, по которому можно было идти, не проваливаясь.

Данилов не считал километры, которые проходил за сутки, потому что всегда был в дороге разное количество часов. Но его скорость была примерно равна скорости пешехода летом. А это очень неплохо.

Запасы он надеялся пополнять с помощью охоты и рыбалки, но сначала ни хрена не выходило.

Первый раз он увидел собаку возле посёлка под названием Тюкалинск, но промазал. Шавка убежала. Собака явно дикая, но человека не сильно боялась. Только выстрел её напугал. Он и стрелял-то потому, что внушил себе, что надо учиться добывать «подножный» корм. Еды у него тогда ещё было вдоволь, да и убивать — животных! — не хотелось. Всё-таки он не был настолько близок к природе, как его соседи по деревне. Для тех с детства не было проблемой хоть на охоте зайца добыть и шкуру снять, хоть скотину заколоть (которую ещё недавно холили и называли Машкой, Борькой и так далее!).

И ему надо меняться, срочно. Зверей придется убивать и есть. Иначе не добраться до плохих людей.

Это было не очень умно — стрелять с такого расстояния. И дело даже не в ветре, а в не очень твёрдых руках. Младший ещё долго корил себя за расточительность. Фабричные патроны к винтовке — на вес золота, как и она сама. Жаль, что нет гладкоствольного ружья, патроны к которому можно было бы достать в деревнях. Хотя сил не хватит тащить на себе оба ствола.

Возле Крутинки, ещё на Омской земле, он увидел совсем близко от себя птицу — скорее всего, ворону, — но не стал тратить патроны. Выглядела она мерзко. Ладно голубь какой-нибудь… Хотя тот тоже не очень аппетитный, если вспомнить, что ест всё подряд. Но голубей он и раньше видел редко.

Там же, на шоссе, нашёл дохлую задубевшую собаку, распотрошённую и наполовину обглоданную, без головы. Не притронулся.

Пытался рыбачить в безымянном ручье с удочкой — безрезультатно.

Подлёдная рыбалка на Иртыше рядом с Омском тоже не получилась. Лезть на середину реки было бы самоубийством, а из проруби у берега он ничего не выловил, хотя просидел с удочкой часа три, замёрз, чуть не отморозил пальцы. На этом идею с зимней рыбалкой он решил отложить в долгий ящик. Ещё одно непонятное выражение предков. Что они имели в виду? Гроб? Мусорный контейнер? Избирательную урну? В общем, что-то, куда нечто откладывается навсегда.

И попытка поставить верёвочную ловушку на зайцев с приманкой из солёных сухариков ничего не дала, хотя провозился Саша долго. Сухарики оставались нетронутыми. Было немного обидно. В какой-то момент он почувствовал такую злость, что захотелось начать ловить зайцев на крючок и стрелять из пистолета рыбу. Может, так будет лучше.

«Весной будет легче», — утешал он себя. Хотя он и летом не очень умел охотиться. Если его ровесники в Прокопе во время их вылазок добывали, жарили и съедали змей, грызунов, белок, ежей; любую мелкую птицу запекали, обваляв в глине, то он обычно ел то, что ему давали с собой родители.

Ведь всё это летающее и бегающее сначала надо было убить. Теперь он сделал бы это без лишних сантиментов. Скорее всего. Но пока не везло. Может, кто-то и сумел бы тут прокормиться, для него же земли Омской области казались абсолютно бесплодными. Ещё несколько раз Младший видел птиц, но на таком расстоянии, что нечего было и думать в них попасть.

А ведь впереди − Урал. Земли, которые ещё мертвее, как говорили.

И ни души вокруг, ни дымка, ни следа, ни звука голоса, ни собачьего лая. Казалось, что он один на свете. Но Александр видел в этом только плюсы.

***

Собаку, которую сначала принял за медведя, он застрелил возле деревни или села под названием Абатское. Омская область сменялась там Тюменской. Да, вот так далеко он уже забрался.

Есть её Саша побоялся — вдруг бешеная или заражённая…. Уж очень доходящей она выглядела. Да и вела себя неадекватно. Не держалась поодаль, как первая, а бросилась к нему, оскалив зубы. Тут уже не до гуманизма. Сработал инстинкт, и Саша попал в бегущую тварь метров с семи. Животное умерло не сразу, долго дёргалось на снегу. Трогать и добивать не стал. Было неприятно.

Но уже следующую, хилую и полумёртвую, он подстрелил сознательно и, кривясь, разделал, забрав всё, что выглядело съедобным. Такой же участи удостоились несколько мелких и потерявших страх ворон. С них он срезал очень мало, остальное забраковал и