Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За которую эти собаки ему ещё…
Не четвероногие собаки, разумеется. Те ни в чём не виноваты. А вот люди… Перед глазами замелькали жуткие кровавые видения.
Спокойно. Хватит себя накручивать. В дороге толку от ярости нет.
Лучше сохранить мертвящее состояние покоя. Запомнить и сохранить.
Иногда Саша шёл целый день и не видел никаких признаков того, что здесь раньше жили люди, кроме самого шоссе. Дикая равнина, поросшая кое-где невысоким лесом, чаще лиственным, в обе стороны.
Нельзя привыкать к кому-то. Потому что все уходят тогда, когда они больше всего нужны. Если не можешь бороться — просто тихо убейся. Но не ной и не жалей себя. Можно плакать и кричать, если это не мешает драться. А когда прижмут к стене, когда выхода нет — просто уйди. Навсегда. Но так, чтобы запомнили. И, желательно, не один.
За что это всё? Почему ему?
Потому что. Судьба не понимает слова «за что?».
— Это не слово, а фраза, — Младший ответил сам себе вслух. — Даже две фразы.
«И они верны. Вселенной безразлично, выживешь ты или сдохнешь, дурачок. И не только ты. Она это уже не раз доказала. Вспомни собачек и волков. Вот она, жизнь. Все едят друг друга, даже существа одного вида».
И так было всегда. Дед показывал ему много распечаток из древнего Интернета.
«Хрен с ней, с политикой, религией, нациями... но люди выкладывали, например, рецепты пирожков! Пирожков, Сашка. Делились от всей души. И всегда из десяти комментаторов находились два, которые желали им побыстрее сдохнуть, потому что пирожки неправильные и годятся только для… людей неправильной национальности или взглядов».
Вот поэтому, хотя Младший внимательно высматривал в снегу волчьи следы, гораздо сильнее его встревожили бы человеческие.
Тогда в октябре в Кузбассе, после всех потерь, он не убил себя потому, что силы давала ненависть. И до сих пор, вспоминая лица тех бандитов, Саша каждый раз подзаряжался, будто от батарейки. Появлялось желание дойти, не сдохнуть раньше времени. Чувствовался такой прилив сил, что не хотелось спать даже после сложных переходов.
Его нервы загрубели, как могут загрубеть подошвы, если ходить по камням босиком. На душе было пусто, но спокойно. Оказывается, состояние, когда мёртв изнутри, помогает выжить.
Он шел по шоссе. Масштаб этих огромных путей из асфальта и бетона поражал.
Как и бетонные микрорайоны, как и железные магистрали со столбами и проводами, кое-где ещё висящими над головой. Да и сами поезда... это ж сколько металла на них ушло. Вагонов грузовых и пассажирских в окрестностях Прокопы он видел столько, что когда в детстве их считал, прогуливаясь, то доходил за день до многих сотен.
Но автодороги удивляли не меньше. Поражали бордюры, высокие фонари, мосты над дорогами, щиты для рекламы, даже просто знаки — которых натыкали тысячи, десятки тысяч. И всё это не в пределах небольшого города, а куда глаз хватает — в обе стороны. На многие километры, до границ материка.
И уже больше тысячи километров отделяло его от Заринска… и даже до границ Сибирской Державы не меньше пятисот по прямой. Теперь уже возвращаться точно бессмысленно. Времени на это уйдёт ненамного меньше, чем на то, чтобы добраться до цели.
Там, даже если убедится, что спасать некого, он сделает то, что должен. Нанесёт максимальный ущерб. И постарается уцелеть.
Никакой фантастики. В художественных книжках и фильмах многие герои делали это в одиночку… и не герои тоже. Но и в реальности, судя по рассказам о войнах, такое случалось. Не надо вызывать повелителя тьмы на дуэль. Достаточно подкрасться к его лагерю или дворцу и пустить ему пулю в голову с большого расстояния. Или не главному повелителю, а кому-то из его важных приспешников. И жизнь будет прожита не зря.
Он сделает то, для чего шёл. А потом уже будет думать, куда возвращаться.
Все найденные при разгроме «Йети» бумаги налётчики или унесли, или сожгли там же, в яме, рядом с трупами. Подробный атлас дорог Сибири и Урала, который был в штабной машине, они, похоже, забрали вместе с машиной. А вот другой атлас, плохонький, который Младший пару раз видел у Семёна Плахова, бросили в огонь. Но им явно было лень ворошить и сжигать бумаги до конца. Поэтому атлас не сгорел, а лишь попортился. Многократно заклеенный, с запаянными в пластик страницами, он почернел и покоробился, но на первое время мог сгодиться. Сашка узнал обложку и вытащил его прутом, как багром. Потом он найдёт получше в какой-нибудь древней машине или в доме. Такого добра хватало. Жаль, что в последние довоенные годы многие уже ездили не с атласами, а с электронными навигаторами.
Ночевал — вернее, отдыхал, потому что не всегда это совпадало с часами темноты — Младший в жилых избушках или любых строениях, которые находились не у самой дороги, а на некотором отдалении.
В одном домике он нашёл складную удочку и рыболовную сеть (про это дед говорил — «Раньше сеть была в каждом доме»?). В другом — небольшие снегоступы, которые закинул за спину. Пригодятся. В третьем — немного старых сухих книг, которые, скрипя этим самым, использовал на растопку.
Основу его рациона составляли продукты из Заринска, найденные им в рюкзаке, прикопанном в снегу недалеко от ямы с трупами. Может, кто-то из «сахалинцев» припрятал от своих, да так и не смог забрать.
Во-первых, там были консервы двух видов — «курица» и «мясо с овощами» − в жестяных банках. Он не был уверен, какое именно мясо имелось в виду: вместо этикеток с составом было только название, нанесённое белой краской. Могла быть и говядина, но что-то ему подсказывало, что там собачатина с волчатиной или ещё какая-нибудь доступная дрянь. Ничего, он не гордый. Зато банки были запаяны и стерилизованы. А то, что стерилизовано, — более надёжно, чем то, что постерилизовано. Видимо, так назывались те штуки, которые только немного стерилизовали. Хотя дед говорил, что слово связано с Пастером. Наверное, он − изобретатель этого метода…. Но Саша слышал его только применительно к