Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны - Язон Туманов

Слева слышится ритмичный стук машины, свист травимого пара и прерывистый, с ровными длинными интервалами, плеск выплевываемой холодильником воды:

– Клюнь… хлюп… хлюп… хлюп….

Это «Колдунчик» выходит на работу.

Когда он проходит мимо стоящего на молу начальства, то обдает его теплом и запахом каменноугольного дыма, выпирающего колбасой, во всю ширину низкой, дымовой трубы. Его команда стоит на палубе во фронте, лицом к генералу. Паша, рядом с рулевым у штурвала, свистит в свисток и поднимает руку к потрескавшемуся козырьку засаленной фуражки. Генерал молча отвечает тем же жестом, и нос его снова морщится, на этот раз не только от вида «Колдунчика», но и от сернистого запаха каменноугольного дыма. «Колдунчик» проползает мимо и показывает свою низкую, подрагивающую от работы винта корму, за которой стелется пенистая дорожка. Выйдя из гавани, он описывает огромную циркуляцию и медленно скрывается за северным молом.

Генерал, сопровождаемый той же свитой, поворачивает обратно и идет домой, пить кофе. Накатов и Крумин доводят его до выхода на аллею. Там им попадается навстречу идущий в гавань командир яхты «Марево» капитан 2-го ранга Трухачев. У него – заспанный вид: видно, накануне долго играл в карты и хорошо поужинал. Прокуренные усы нависли как у Ницше, брови сердито насуплены над небольшими серыми умными глазами с припухшими веками; на мясистом носу – узор синеватых жилок. Он подходит к генералу и, поздоровавшись, спрашивает хриповатым басом:

– Когда, ваше превосходительство, ожидается прибытие Государя в гавань?

– Смотр назначен в девять. В восемь сорок Его Величество будет в гавани. Флаг-капитан приказал быть на месте г. г. офицерам в половине девятого.

– Есть, – отвечает Трухачев таким тоном, точно он за что-то сильно обижен на генерала, и, откозыряв ему, идет, медленно и сутулясь, к себе на «Марево». По пути его догоняет Накатов и они идут вместе, до поворота к «холодному дому».

– Что же вы не пришли вчера ко мне, в Монплезир? – говорит ему Трухачев. – А у нас составился славный бриджишко.

– Да никак не мог, Петр Львович; не с кем было подсмениться. Рассчитывал на Михаила Нилыча, а он приехал из Питера с последним поездом.

– Жаль, жаль, – бурчит в усы Трухачев, – ну, в следующий раз, когда будете свободны, милости прошу, заглядывайте. Жена тоже вас всегда рада видеть.

Накатов благодарит, и они расходятся.

К половине девятого на западном молу у трапа, ведущего к воде, где стоит уже в полной готовности и во всем своем блеске царский катер «Бунчук», толпятся офицеры императорских яхт и морской охраны, во главе с командиром «Александрии» капитаном 1-го ранга Фалком, высоким худым офицером, с нерусским, строгим лицом. С ним разговаривает командир «Работника», капитан 2-го ранга Боссе, полная, по внешности, противоположность Фалку, типичный русак, похожий на купчика, с заметным уже брюшком, с добродушным, мясистым лицом. Безукоризненной выглажки белый китель сидит на нем мешочком; на его белизне почти теряется маленький беленький крестик, и лишь отчетливо выделяется черно-желтая ленточка, на которой он подвешен. Несколько поодаль Трухачев держит за пуговицу ревизора «Александрии» старшего лейтенанта барона Бугсгевдена, с красным породистым лицом, и что-то говорит ему отрывистым рыком. Инженер-механик Гаврилов по прозвищу «Бодрый» уныло и нудно, медленно-медленно выцеживая слова, что-то рассказывает доктору Григоровичу, у которого такое выражение лица, точно «Бодрый» читает ему скучнейшую лекцию. Маленький, живой лейтенант Анжу, прозванный герцогом Анжуйским – командир «Дозорного», рассказывает в группе офицеров очередной анекдот, извлеченный из своего неисчерпаемого запаса морских и исторических анекдотов:

– И вот Государь подходит к закусочному столу. А на старой «Александрии» кают-компания была еще меньше по размерам, нежели на этой. Позади Государя теснится свита. Подойдя к столу и увидев на нем копченого сига, Александр III говорит: «Наверное, сейчас, какой-нибудь дурак скажет – sic transit gloria mundi». Только успел он произнести эту фразу, как какой-то свитский генерал, не слышавший, что сказал Государь, так как был занят протискиванием к столу, к тому же туговатый на ухо, узрел сига, и, ко всеобщему удовольствию, изрек: «А-а, sic transit gloria mundi…»

– Господа офицеры! – раздается металлический голос Фалка.

Разговоры смолкают. Слышится дробный топот копыт по деревянному настилу мола. Офицеры торопливо строятся во фронт и поднимают руки к козырькам фуражек. В открытой коляске, запряженной парой вороных, подъезжает флаг-капитан Его Величества адмирал Нилов, со своим флаг-офицером лейтенантом Саблиным. Маленький, коренастый, с обрюзгшим темным лицом нездорового цвета пожилого, много пьющего человека, адмирал грузно выходит из коляски и идет по фронту, здороваясь с офицерами и обмениваясь короткими фразами с начальствующими лицами. Подойдя к краю мола, откуда видны палуба яхты «Марево» с выстроившейся командой и попыхивающий дымком катер «Бунчук», флаг-капитан здоровается поочередно с командами. Вставив монокль, он зорким глазом старого моряка осматривает «Бунчук» и что-то говорит своему флаг-офицеру. Тот сбегает вниз и отдает какое-то приказание старшине катера, гиганту в белоснежной форменке и черных брюках. Рукава форменки у него, как и у всей команды катера, засучены, так что от локтя и до кисти у всех полосатые руки, от плотно облегающего их тельника.

Вот снова слышится частая дробь копыт по настилу. Офицеры, успевшие расстроить фронт, вновь торопливо строятся, подтягиваются, точно становятся выше, выражение лиц у всех делается строгим, и все почти одновременно поднимают руки к козырькам фуражек.

– Здравия желаю, Ваше Императорское Величество! – доносится издали, отчетливо, ответ часового у въезда на мол.

В открытой коляске, запряженной парой таких же выхоленных вороных коней, какие привезли флаг-капитана, подъезжает Государь. У его кучера, из-под бороды лопатой, виден ряд медалей во всю ширину груди. Рядом с Государем в коляске – дежурный флигель-адъютант капитан 2-го ранга Веселкин, баловень судьбы, полностью оправдывающей свою фамилию весельчак и остроумец, желанный гость всех кают-компаний, гурман и сам первоклассный повар, по части же вина могущий быть председателем жюри на любой винной выставке. Он недаром был столько лет адъютантом у такого большого знатока по части питий и явствий, каким был Великий князь Алексий Александрович.

По пути Веселкин, по-видимому, рассказывал Государю что-то смешное, потому что, когда коляска подкатывает к трапу, у которого выстроились офицеры, вокруг добрых, лучистых глаз Государя видны пучки веселых морщинок, а темно-русый выхоленный ус его подергивается от сдерживаемой улыбки.

Государь, конечно, в морской форме; на его погонах капитана 1-го ранга, с поблескивающим вензелем Александра III, просветы черные, флотские, а не красные – Гвардейского экипажа. Флотская фуражка ловко сидит на голове, прикрывая темно-русые кудри.