Дела адвоката Монзикова - Зяма Исламбеков

Опуская двустороннее мычание и хождение вокруг да около самого предмета разговора, можно лишь вкратце пересказать то, что легло в основу четвертой части романа века.

Пургенов Анатолий Николаевич уже не первый год преподавал в вузе. Он, как и Монзиков, много лет отработал в милиции. Так же как и Александр Васильевич, Пургенов прошел все низовые должности, также успешно окончил Высшую Школу МВД и так же не сделал карьеры…

Судьба его не баловала. Жена его бросила, дети росли практически сами по себе, поскольку у папашки не было ни денег, ни желания на их воспитание. Достаточно сказать, что его 15-летняя дочь сделала его дедушкой, так и не окончив средней школы. Будучи патологически любопытным, но крайне малограмотным и ленивым к самотворчеству, Пургенов предпринимал множество безуспешных попыток нормализовать свой быт. Кем только после увольнения из МВД он не работал. Был и плотником, и слесарем, и подсобным рабочим… Но в конце концов он таки нашел свое призвание в педагогике. Ему с этим так подфартило, что кроме белой зависти у его немногочисленных знакомых появлялась досада от того, что именно ему выпал в жизни счастливый билет, правда в один конец, но об этом чуть позже.

Однажды, собирая пустые бутылки на кладбище, расположенном неподалеку от его будущего места работы, он встретил троицу, распивавшую пиво с водкой. Это были рабочие того самого вуза, куда и устроился на работу преподавателем Анатолий Николаевич.

Обратившись в отдел кадров с заявлением о приеме на работу, предоставив положительные рекомендации из милиции, с мебельной фабрики и жилконторы – последнего места работы, его направили на собеседование к заведующему кафедрой Охраны труда.

Заведующий – высокий, полный мужчина средних лет, одетый по-простому – в джинсовый костюм, фирменные кроссовки, с золотой цепью на борцовской шее толщиной в палец, был крайне любезен и словоохотлив. Дело в том, что ему был нужен Пургенов гораздо больше, чем Анатолию Николаевичу – сама работа. На кафедре был некомплект преподавателей, и сам заведующий в учебном процессе был нарасхват. Он читал лекции и сходу проводил практические занятия то за больных, то за отпускников, то за откомандированных, т. е. за всех отсутствовавших на работе преподавателей. Бывший спортсмен, привыкший все делать быстро и качественно, заведующий не стал тянуть резину с Пургеновым. Уже в первой беседе он заверил Анатолия Николаевича в том, что тот может хоть завтра начать работу в качестве преподавателя его кафедры. Решающее слово в трудоустройстве Пургенова было не за ректором института, как это ни странно, а за заведующим кафедрой, который осуществлял подбор кадров, и который формировал первичное общественное мнение среди сотрудников института. Ректор очень полагался на мнение своих заместителей и руководителей среднего педагогического звена. Однако очень часто он принимал, казалось бы, на первый взгляд, самостоятельные решения без учета мнения тех же самых заведующих кафедрами. Но здесь ситуация была особой. На кафедре постоянно был некомплект преподавателей. Заведующие долго не засиживались в своей должности и уходили либо по собственному желанию, что случалось не очень уж часто, либо по собственному желанию… ректора. Вот и теперь, молодой заведующий был вынужден укомплектовывать свою кафедру первым встречным, дабы не вести самому занятия по 8 часов в день.

Вот так, благодаря случаю, Анатолий Николаевич стал преподавателем в вузе, специализировавшемся на подготовке специалистов широкого профиля.

Учебная программа вуза была составлена таким образом, чтобы, с одной стороны, можно было максимально занять студентов и преподавателей делом, с другой стороны, чтобы показать значимость и незаменимость не столько самого учебного заведения, сколько его ректора.

Ректор тоже был непрост. В свои шестьдесят он прекрасно плавал, бегал на лыжах и ещё вполне активно волочился за секретаршей, которая была выше него на целую голову.

Режим работы у ректора был весьма напряженным. Приезжая в институт на служебной машине, он сразу же включался в трудовой ритм. За два часа он просматривал входящую корреспонденцию, принимал доклады от своих проректоров, общался с кадрами, канцелярией, ВОХРом, столовой, библиотекой…

Далее шла напряженная работа по штудированию специальной, учебной и научной литературы. Сидя в одной рубашке за большим столом с карандашом в руке, он яростно выделял нужные для очередной лекции или статьи, а иногда и книги места в чужих учебниках, журналах и т. д. Выделенные пронумерованные блоки тут же загонялись секретаршей в компьютер, после чего начиналась сумасшедшая правка текста. Но и после длительной правки его творение всё равно не отличалось оригинальностью. Не способный создать что-либо ценное, новое и оригинальное, он очень хорошо чувствовал конъюнктуру и с присущей ему легкостью на протяжении многих лет успешно воровал чужие идеи. На институтском ксероксе им были изданы учебные пособия, программки курсов, методички, которые его же преподаватели насильно впаривали студентам за весьма неплохие деньги. Этот бизнес был поставлен на поток. Не зря говорят, аппетит приходит во время еды. И действительно, войдя во вкус, начальник начал плагиатить, издавая за счет крупных издательств сначала коллективные, а затем и единоличные монографии. Этому безобразию никто не мог положить конец. Профессорско-преподавательский состав, находившийся в зависимости, боявшийся животным страхом деспота-ректора, кулуарно материл и перемалывал косточки своему шефу, но в открытую правду-матку прилюдно резали единицы, дальнейшая судьба которых была плачевна и безрадостна. Такие критиканы, как их называл ректор, должны были искать работу вне стен института. Свои чёрные дела ректор обычно делал чужими руками, оставаясь всегда в стороне и, более того, на людях высказывал сочувствие пострадавшим от его же интриг.

Стиль руководства его сводился к тому, чтобы держать вверенный ему коллектив института в постоянном страхе, для чего он на каждого своего сотрудника добывал компромат. Если же сотрудник был безупречен и порядочен, то ему инкриминировались всякие нехорошие делишки, вплоть до преступлений, которых он, естественно, никогда и не совершал.

Одевался ректор очень прилично, со вкусом. Обувь всегда блестела, костюм хорошо сидел по спортивной фигуре. Внешне он был весьма и весьма интересным мужчиной. И не только оттого, что ректор был полукровкой, но и от правильного образа жизни. Известно, что от смешанных браков, как правило, рождаются умные, талантливые дети. Они берут всё лучшее от своих родителей и, очень часто, достигают много больших высот и в карьере, и в спорте, и в чём-то ещё. Спиртного он практически не употреблял, вкусно и изысканно трапезничая, никогда не переедал. Во всем этом он придерживался чувства меры. Занятия физкультурой в рабочее время укрепляли не только его здоровье, но и непререкаемый авторитет среди подчиненных. Правда, и среди преподавателей попадались выдающиеся спортсмены, но в отличие от ректора, они могли заниматься спортом как и все остальные исключительно в свободное от работы время.

Не обладая ораторскими способностями, он, как это не покажется странным, мог не только управлять слушательской аудиторией, но и навязывать ей свои сверх ценные идеи. Мусорные слова типа: значит, это самое, ну, вот так вот – в сочетании с подёргиванием мохнатыми бровями, с испытанным в преподавательской среде приёмом – сниманием и одеванием очков, игра голосом и интонацией, попеременное выдергивание из аудитории то одного, то другого – всё вместе создавало трепет у вынужденных его слушать и нервозное ожидание чего-то плохого.