Хрустальное счастье - Франсуаза Бурден

– Кстати, твой адвокат получит повестку, и мы соберемся на переговоры, но как ты знаешь, я не поддамся ни на что.

– Я готов предложить тебе намного больше, чем ты хочешь взять с Виржиля, – осторожно сказал Винсен. – И нам не нужны будут для этого посредники.

– Это он должен платить, а не ты. Это будет слишком просто!

– Надо также обеспечить и будущее Сирила, – настаивал Винсен.

– Ты не возьмешь меня такими аргументами. Ты подписываешь чек, а Виржиль умывает руки? Все забыто? Никогда.

Ален положил свою руку на руку сестры ласковым жестом.

– Мари, прекрати…

– Да, я знаю, ты его защищаешь, вы все трое его защищаете, но этого недостаточно, я тебя предупреждаю.

– Я его не извиняю, его трудно защитить, – ответил Ален. – Но ему не плевать, это ложь, я вижу его каждый день, я хорошо это знаю.

– Тем лучше!

Она резко оторвала руку и отодвинула тарелку.

– Я постараюсь говорить очень ясно, я хочу, чтобы он искупил вину. У Сирила это на всю жизнь, пусть у него тоже будет!

– Мари, – вздохнул Винсен, – важно защитить Сирила. Его инвалидность помешает ему, быть может, в карьере, которую он мог сделать. А наложение ареста на зарплату Виржиля не составляет настоящего искупления, ты это прекрасно знаешь. Назначь сумму, ренту, делай, как знаешь, я не буду возражать…

Он мог показаться очень убедительным, и Магали с интересом смотрела на него, удивленная своей чувствительностью к его голосу, нежности взгляда, его тоске.

– Это очень дорого тебе обойдется, Винсен! – сыронизировала Мари, барабаня пальцами по столу.

Ее неверие не обескуражило его, он был таким же упрямым, как и она.

– Проси, что хочешь, разори меня, если хочешь. – Заставь меня все продать, я согласен, я подписываю. Ни один адвокат не добьется большего, чем я способен дать Сирилу. Но дай мне спасти Виржиля.

– Зачем?

– Потому что это мой сын так же, как Сирил твой, то, что ты должна понять… Пока ты ожесточилась на него, пока правосудие будет его преследовать, Ален не может разделить с ним наделы.

– Мне на это плевать!

– Но не мне. У меня есть выбор – поговорить об этом с Сирилом, предложить ему, например, передачу моей доли в конторе Морван-Мейер, что должно ему помочь в жизни. На настоящий момент ты ведешь юридическое дело вместо него, но он совершеннолетний, он имеет право на голос.

– Это коварно, Винсен, мне все это снится!

– Нет, как раз наоборот. Будь логична, в сравнении с тем, что тебе отсудят, то, что я предлагаю – непомерно.

– Я не хочу об этом слышать, – произнесла она холодно.

– Какая глупость, – яростно пробормотал Ален.

Была пауза, во время которой никто не дотронулся до еды. Потом Винсен нагнулся немного вперед, в сторону кузины.

– Тогда скажи мне, чего именно ты хочешь, и ты это получишь, но не говори мне это через твоих адвокатов! Я готов на что угодно. Правда, на что угодно, Мари, и это не пустые слова.

На этот раз вместо возражений она молча посмотрела на него. Он произнес последние фразы с той властностью, которой она не слышала от него раньше, так же, как это делал Шарль. Та же интонация, тот же язвительный взгляд. Это сходство поразило Алена и Магали, которые с любопытством смотрели на него.

– Я не знаю, – в конце концов, сказала она. – Может быть… Я об этом подумаю.

Но она уже догадывалась, что он сломил ее волю, и что она начинала слабеть. Он не был грубым, загнанным перед катастрофой, которая обрушивалась на Виржиля. Для последнего судимость была худшим. И его отец защищал его с тупой энергией, как раз с той, какую она проявляла по отношению к Сирилу.

– Извините, у меня работа, – пробормотала она, поднявшись.

Винсен схватил ее за руку, когда она выходила из-за стола.

– Ты серьезно об этом подумаешь, Мари?

Он хотел уверенности, а не просто надежды, и он определенно походил на отца, может даже был еще более впечатляющ.

– Да! – бросила она вопреки себе.

Ален подождал, пока она дойдет до двери, прежде чем заявил:

– Ты дрался как лев, скажи тогда…

Они обменялись взглядами, полными взаимопонимания. Они оба нашли что-то очень ценное, что одновременно ложилось на более чем сорок лет настоящей любви и недоразумение, в котором они никогда не признавались себе. Пока Винсен собирался ему ответить, Ален встал.

– У меня больше нет сигарет, пойду поищу табачный киоск. Закажите мне кофе, я вернусь.

Он, очевидно, хотел оставить его на несколько минут наедине с Магали, и Винсен не стал звать официанта, который спокойно мог выполнить то, чего хотел Ален.

Когда он ушел, Магали заявила:

– Сегодня утром, в самолете, он сказал мне, что если представится случай, он загонит вас с Мари в угол…

Винсен изобразил меланхоличную улыбку, понимая, что он был обязан Алену единственным настоящим разговором с Мари, какого у них не было уже несколько месяцев.

– Я думаю, что это все решит, но я очень боялся, когда он начал разговор! Знаешь, мы чертовски много ему должны. Ты, я и теперь Виржиль.

– Что тебя удивляет? Он тебя обожает, ты это прекрасно знаешь.

Она произнесла это как совершенно банальную вещь, с которой любой мог согласиться, но это было не так просто. Он встал, обошел стол и сел около нее на велюровую лавку.

– Есть что-то, чего по телефону я не могу сделать…

Не спеша он приблизился к ее лицу и нежно поцеловал в уголок губ.

– Я умирал от желания сделать это, извини.

Смеясь, она смотрела на него в упор несколько секунд, потом обняла его за шею и вернула ему поцелуй со всей чувственностью, на которую была способна. Когда они остановились, то едва могли дышать и чувствовали себя немного неловко оттого, что повели себя, как дети, которыми уже давно не являлись.

– Я тебя хочу, – констатировал он странным голосом. – Я тебя всегда хочу, когда ты на расстоянии меньше, чем пять метров от меня.

– Успокойся, я уеду за семьсот километров отсюда, самолет улетает через два часа.

– Магали…

– Ты женат, Винсен.

– Но я люблю тебя! Моя жена, ею всегда будешь ты, даже если ты предпочла меня бросить и развестись.

Сказать это было для него таким облегчением, хотя она и побледнела, он не обратил внимания и продолжил:

– Ты уедешь, но ничто не помешает мне думать о тебе. У тебя кто-нибудь есть?

– Я полагаю, что это тебя не касается.

– Да, это правда. Однако если ты одна, если ты не влюблена, я… Я стал тебе безразличен?