Отчет Брэдбери - Стивен Полански

— Нам надо об этом поговорить, — повторил Алан.

— Что бы ты купил? — спросил я Алана. — Только, пожалуйста, не говори, что купил бы девушку.

— Я бы купил девушку.

— Я так и знал, — кивнул я.

— Ты не купил бы девушку, — заявила Анна. — Мы бы тебе не позволили.

— Я ведь не насовсем, понимаешь? — объяснил Алан.

— Я понимаю, — сказала Анна. — Но нет. Выброси это из головы.

— Это у меня в голове, — ответил он.

— Жаль, — сказала Анна.

Алан обдумывал следующий шаг.

— Если вы дадите мне денег, — сказал он нам, — то я куплю компьютер.

(Эта была его первая конструкция «если… то». Он, конечно, и до этого понимал причинно-следственные связи, но теперь научился использовать их в речи.)

— Я хочу компьютер.

Он знал о существовании компьютеров, знал, что компьютеры есть у всех, но понятия не имел, что он с ним может и будет делать.

— Компьютеры стоят много денег, — сказала Анна.

— У Рэя много денег, — возразил Алан. Потом повернулся ко мне: — Если ты дашь мне свои деньги, Рэй, я куплю компьютер. И свисток.

— Свисток?

— Да. Я куплю свисток, как у рефери, серебряный свисток, и буду в него свистеть.

— Я куплю тебе свисток, — пообещал я.

Я действительно купил ему свисток в спортивном магазине, прежде чем мы уехали из Риджайны. Он висел на шнурке. Алан носил свисток на шее и свистел в него, когда вздумается, но только в доме. Однажды он вздумал засвистеть, когда Анна замешкалась и не подала ему вовремя ужин, но она это быстро пресекла.

Если мы не дадим ему денег, он пойдет работать, сказал Алан. Он знал, что такое работа, понимал, что работают ради денег. Мы были уверены, что он работал почти всю свою жизнь, но при этом, чем бы он ни занимался на Отчужденных землях, — он об этом не говорил — ему не платили. Анна купила книжку, которая называлась «Когда я стану взрослым». Там был перечень профессий, их описания и яркие иллюстрации. Огромное множество занятий, сгруппированных по алфавиту, куча профессий на каждую букву, кроме, пожалуй, «Ы». На букву «Р» был даже «рентгенотехник». Каждая профессия была достойна и заманчива, при этом не было никаких упоминаний о зарплате. За несколько недель на занятиях Анна прочла с Аланом эту книгу, по паре букв в день. В середине процесса Алан ненадолго решил, что хочет стать журналистом. На его выбор повлияла цветная иллюстрация (книга была устаревшей) с изображением красивого, хорошо одетого мужчины, который стоял перед камерой и держал микрофон. На букву «З», как и предполагалось, значились «зоолог» и «зверолов», но кульминацией стал «заливщик льда». Алан решительно настроился стать им.

— У тебя есть работа, — объяснила ему Анна.

Я считал такие разговоры рискованными.

— У меня нет работы, — возразил он.

— Есть, — сказала Анна. — Твоя работа — это учеба.

— Это не работа, — сказал он.

— Работа. Важная работа.

— Тогда дай мне денег, — сказал он.

— Это не такая работа, — вмешался я, чтобы помочь.

— А какая это работа? — спросил он.

— Это работа, которую ты выполняешь, но не получаешь за нее деньги.

— Это не работа, — возразил он.

— Это твое дело, — сказал я.

— Мое дело — учить тебя, — подхватила Анна.

— Это твоя профессия? — спросил он ее.

— Не совсем профессия, — ответила она. — Это дело, которым я занимаюсь. Оно было моей профессией.

— Какая у тебя была профессия? — спросил Алан.

— Я была учительницей.

— Ты была учительницей?

— Да, — кивнула она.

— Тебе давали деньги? Люди, которых ты учителевала?

— Люди, которых я учила, — поправила она.

— Они тебе давали деньги?

— Нет, — ответила Анна. — Дети, которых я учила, не давали мне деньги. Мне платила школа. Рэй тоже был учителем.

— Ты был учителем? — спросил он меня.

— Был.

Он ждал, что я закончу фразу, и сам подсказал:

— Учителем.

— Да.

— Тебе тоже платила школа?

— Платила, — кивнул я. — Сейчас я на пенсии.

— Что ты сказал?

Задавая этот вопрос, он обычно подразумевал: «Что ты имеешь в виду?»

— Я больше не учу, — ответил я. — Закончил работу.

— Закончил работу? — переспросил он.

— Да. Анна тоже на пенсии, — ответил я.

— Она закончила работу?

— Да.

— Ты меня учишь, — повернулся он к Анне.

— Я тебя учу, — согласилась она. — Но это не профессия.

— Он дает тебе деньги, — заявил Алан.

— Кто?

— Высокий.

— Он дает мне деньги, чтобы мы могли жить. Покупать еду.

— У тебя нет работы, — подытожил он, — а Высокий дает тебе деньги. У Рэя нет работы. У него есть деньги. У него много денег. Мне нужны деньги.

Что и требовалось доказать, подумал я.

Прежде чем продолжить отчет, мне бы хотелось поговорить о том, как вы представляете себе клона. Вы представляли его себе, пока я не рассказал вам о нем, просто «клоном». Для меня он тоже был просто моим клоном, моей копией, пока мы не встретились с ним в Оттаве. Я имею в виду ваши художественные представления, образы, с которыми вы сталкивались в книгах, фильмах и телепередачах, хотя, честно говоря, их никак нельзя расценивать как нечто художественное.

Алан не был вымыслом чьего-то воображения, фантазией или аллегорией. Он не был благородным дикарем, хотя имел черты и благородные, и дикарские. Мир, где он оказался, был не воображаемым, но для него — весьма новым. По сути, полным чудес. Кое-какие явления и вещи его действительно изумляли, особенно молодые девушки, а также зеркала, телевидение, хоккей с шайбой, секс между женщинами и мужчинами, шоколадное мороженое с шоколадной крошкой и Анна — возможно, самая удивительная из всех. (Чем был для него я? Трудно сказать. Чем угодно, но не чудом.) Но к большей части того, что он видел за границей Отчужденных земель — если его ничто не пугало и не отталкивало — он оставался безразличным, на удивление нелюбопытным. Он не был диким ребенком, мальчиком, воспитанным волками. Вопрос, кто его воспитывал, если вообще воспитывал, так и остался без ответа. Возможно, ему бы даже больше повезло, если бы его воспитали волки. Он не был монстром, не был жестоким или уродливым. Думаю, он походил на мрачную химеру Франкенштейна, поскольку их обоих создал человек, пошедший против природы, узурпировавший право Бога сотворять жизнь. Но Алан не был сделан из запасных органов — он был предназначен стать их источником. Клонирование дало возможность оживлять мертвых, но Алан не был и призраком из прошлого, Рипом Ван Винклем — честно говоря, это я чувствовал себя таким в его присутствии, — хотя, по сути, он являлся существом из прошлого, пусть и не совсем. Как и все клоны, он был ретроградным, а его существование — реакционным, подавление различий препятствовало эволюции вида. Он не был тем трогательным, привлекательным, тупоголовым болваном, каких упорно изображают в книгах и фильмах, слишком хороших для этого мира и невольно представляющих для него опасность. Алан ни для кого не представлял опасности, однако правительство очень его боялось. Если, как надеется организация Анны, процесс, начавшийся с того, что Алана нашли за границей Отчужденных земель, приведет к отмене клонирования человека, что мы, замешанные в этом оригиналы, будем делать с двумястами пятьюдесятью миллионами уже существующих клонов? Есть ли какой-нибудь гуманный этический выход, кроме как позволить им жить среди нас? Каковы будут последствия? Массовая паника? Массовая истерия? Массовая шизофрения? Всеобщее саморазрушение? Междоусобная война «близнец против близнеца»? Новое учреждение рабства? Не знаю, как организация Анны отвечает на эти вопросы. Мы их переселим? Найдем им место, где они смогут жить, как люди, но обособленно? В Гренландии? На Мадагаскаре? Прецеденты и перспективы ужасают.