Ассасины - Виталий Гладкий

Тогда кто поднял руку на имущество Старца Горы, имя которого наводило ужас не только на правоверных, но и на франков?! Увы, шейх не мог найти ответ на этот вопрос. Шпионы работали с полной отдачей, ас-Синан поднял все свои связи, но куркуру с экипажем и тремя шейти словно дэв унес. Возможно, рыбаки что-то и видели, но это такой народ, который боится всего: и шторма, и сильного дождя, и сборщиков податей, и гнева Аллаха, а уж тем более – страшного шейха аль-Джабаля. Поэтому рыбаки предпочитали помалкивать. Длинный язык укорачивает шею.

Возле двери, где сидел ас-Синан, уже битый час топтался даи Джават. Ему казалось, что сведения, которые он принес, не были очень важными, поэтому Джават пребывал в сомнениях – беспокоить шейха или не нужно? Даи звезд с неба не хватал, умом не блистал, но отличался отличной памятью, повышенной исполнительностью и скрупулезностью. Если бы понадобилось сделать точный подсчет зернышек кунжута в мешке, то можно было не сомневаться, что Джават справится с заданием быстрее и лучше всех.

Даи был у ас-Синана вроде секретаря халифа. Он помнил мельчайшие детали переговоров, которые происходили в течение месяца, а также многочисленные поручения шейха аль-Джабаля, притом в деталях. Он ничего не упускал из памяти; казалось, что внутри его головы сидит писец и записывает с помощью калама – тростникового пера – все события, вплоть до ничтожно мелких, на первый взгляд не имеющих никакого значения. Тем не менее Джават мог в любой момент обратиться к своей памяти и напомнить шейху то, о чем ас-Синан и думать забыл.

– Я знаю, что ты стоишь у двери, Джават, – вдруг раздался властный голос шейха. – У меня отличный слух, и я все слышу. Но топчись там, как стадо баранов, входи.

Джават вошел в комнату, осторожно прикрыл дверь за собой и низко поклонился Старцу Горы. Когда он общался с шейхом, его всегда пронизывал священный трепет. Этот страшный человек имел над ним гипнотическую власть. Кроме того, что шейх был знаменит своими познаниями в астрологии и алхимии, а также в магическом искусстве, телепатии и ясновидении, он еще и обладал и даром гинотизера.

Даи особенно врезался в память тот день, когда в Масйаф в гости к ас-Синану приезжал один из крестоносцев, какой-то граф. Когда они осматривали башни, двое хашишинов по знаку шейха аль-Джабаля поразили себя кинжалами в сердце и упали к ногам гостя. Затем Старец Горы приказал еще одному фидаину: «Спрыгни с этой башни!». И тот беспрекословно бросился вниз. После этого шейх аль-Джабаль хладнокровно заметил: «Скажите слово, и по моему знаку все семь человек, которые перед вами, таким же образом падут наземь». Но испуганный граф, потрясенные властью шейха над людьми, поторопился к лестнице, которая вела во внутренние помещения башни. Джават, тогда еще простой фидаин, находился среди этих семерых…

– У тебя новости? – спросил Старец Горы. – Только если они плохие, оставь их на завтра!

– Не знаю, что и сказать, о великий… – Джават переминался с ноги на ногу.

Голос внутри даи подсказывало ему, что его известие может быть весьма полезным общему делу, но с другой стороны оно могло показаться ас-Синану плохим, и тогда Джават даже боялся представить, какие громы и молнии загрохочут и засверкают у него над головой.

– Не мямли! – повысил голос шейх. – Выкладывай, что там у тебя. Да не трясись ты, как овечий хвост!

Джаваи наконец решился:

– Наши люди привезли раба – гулям-и руси. Он шел от побережья, и все время повторял твое имя, о повелитель.

– Гулям-и руси… мое имя? – Шейх аль-Джабаль сильно удивился. – Его допросили?

– Он не знает нашего языка. Бормочет что-то несвязное. Мы разобрали только одно слово – куркура.

– Куркура?! – Шейх взвился, будто ужаленный шершнем. – Немедленно его ко мне! Но только тогда, когда найдете среди наставников кого-нибудь, владеющего языком племени рус.

Наставником оказался племянник известного путешественника Абу Хамида ал-Гарнати, который вместе с ним путешествовал пор землям северных варваров и знал славянский язык. Его, как и многих других наставников, похитили и заставили преподавать в лагере-крепости, которой управлял даи аль-кирбаль Хуссейн. Пришлось слать гонцов и дожидаться, пока они не привезут этого убеленного сединами ученого. Шейх совсем извелся в ожидании. К нему боялись заходить даже приближенные. Он рвал и метал, чего с ним прежде никогда не случалось.

Наконец настал час, когда Ачейко ввели в комнату замка, где сидел Шейх аль-Джабаль. Помещение было обставлено так себе, но страшные глаза старца смотрели на кривича с таким напором, что юноше едва не стало дурно. И то – его кормили лишь раз в день кашей и черствыми лепешками. Хорошо хоть воды давали напиться вволю.

– Говори! – приказал шейх. – Я знаю, ты искал меня.

Ачейко рассказал без утайки все, что случилось с куркурой и с ним. По мере перевода лицо шейха стало таким страшным, что Джавату захотелось немедленно превратиться в серую неприметную мышку – как в сказках – и забиться в глубокую норку.

– Какой флаг был на кораблях франков? Ты не запомнил? – спросил юношу ас-Синан.

– Запомнил, – ответил Ачейко. – Флаг белый, а на нем был нарисован большой золотой крест и четыре маленьких.

– Флаг Иерусалимского королевства! – не сдержавшись, воскликнул шейх. – Это все проделки Конрада Монферратского!

Какое-то время в комнате царила тишина – шейх задумался. А затем сказал:

– Этого юношу отпустите на все четыре стороны. Пусть о нем позаботится его судьба. Но он помог нам, и мы немного поможем этому гулям-и-руси. Он честный и добросовестный человек, поэтому заслужил награду. Дайте ему новую одежду, добрый нож, лук и стрелы, а также продукты в дорогу и деньги. И снимите с него ошейник раба. Я, шейх аль-Джабаль, своей властью дарю ему свободу! – Эта фраза прозвучала торжественно, и все поклонились шейху, в том числе и Ачейко (за компанию), хотя он не понял ни единого слова из речи седого старца. – И отвезите его на караванную тропу. Какой-нибудь сердобольный караван-баши поможет ему добраться до ближайшего города.

На этом расспросы Ачейко закончились и его отвели уже не в зиндан, а в отдельную комнату, где он переоделся во все новое и съел огромное блюдо превосходного мясного плова.

А в комнате для совещаний тем временем собрались все даи, находившиеся в Масйафе, даи аль-кирбаль Заки, которого прочили в наследники шейха, и даи ад-дуат – сам ас-Синан. Комната была гораздо больше других помещений и вдоль стен, вместо потертых ковриков, которыми был застелен пол личных покоев Старца Горы, лежали мягкие подушки.

Они были нужны хотя бы потому, что иногда такие совещания могли затянуться на целый день; долгие разговоры прерывались только для молитв и то не всегда. Все даи представляли собой своего рода высшее сословие исмаилитов и могли не придерживаться законов шариата. Так установил еще Хасан ибн Саббах, и Рашид ас-Синан подтвердил этот неписаный закон.

Обсуждали, как поступить с Конрадом Монферратским. Все понимали, что шейх уже принял решение, но правила нужно соблюдать, поэтому даи спорили, как лучше наказать зарвавшегося короля Иерусалима – короля без короны на голове и столицы. Вместе со всеми сидели и Авар с Хасаном. Теперь они были даи. Ас-Синан выполнил свое обещание, тем более, что операция по устранению сахиба аль-кашф Абд аль-Кадира прошла без сучка-задоринки. Для остальных даи их возвышение было немыслимым; они недоумевали: как такие молодые люди смогли столь быстро подняться к самой вершине?! А даи аль-кирбаль Заки уже начал смотреть на них косо – уж не надумал ли шейх поменять свое решение и выбрать себе в преемники одного из этих двух выскочек?