Мой балет - Ильзе Лиепа

Михаил Лавровский появился на свет в первый год войны, в 1941 году, в Тбилиси, куда его родители, Леонид Михайлович Лавровский и Елена Георгиевна Чикваидзе, выехали из блокадного Ленинграда. В семье много преданий. Они, например, хранят фразу маленького Миши, когда он сказал: «Если не отдадите меня в балет – опозорю вас в другой области». Когда ему исполнилось десять лет, Леонид Михайлович, который тогда возглавлял Большой театр, отвел маленького Мишу на приемные экзамены в Московское хореографическое училище. Мальчик выделялся пропорциональным сложением, красивой формой ног, хотя в детстве очень трудно сказать, что получится потом, потому что самыми главными условиями успеха в этой профессии являются характер, трудолюбие и умение идти к своей цели. Все это нашлось у маленького Миши. Говорят, что он отличался особой смелостью и искренностью в каждом движении. Его приняли в училище.

Всю творческую жизнь ему будет везти с педагогами. Конечно, и атмосфера семьи очень многое дает. Отец – выдающийся хореограф, а мама – Елена Георгиевна Чикваидзе – замечательная балерина, которая в юности танцевала и классические, и характерные партии, танцевала и в балетах своего мужа: в «Кавказском пленнике» – Черкешенку, и даже Джульетту вслед за Улановой в «Ромео и Джульетте». Думаю, что именно из семьи Михаил Леонидович вынес то невероятное ощущение, что в балете надо служить – служить профессии, служить своему театру, служить хореографу, с которым сводит судьба. И этому он следовал всю свою жизнь.

В профессии его сопровождали замечательные учителя. В младших классах он учился у Ольги Константиновны Ходот, ученицы прославленной Вагановой, которая стала законодателем новой ступени русской классической школы. А в старшем возрасте он попадает в класс Николая Ивановича Тарасова, педагога выдающегося. Я знакома с ним по рассказам и по книге моего отца, Мариса Лиепы, который тоже был его учеником и преклонялся перед ним: после каждого спектакля он отвозил цветы на могилу Николая Ивановича. Сколько звездных имен вышло из класса Николая Ивановича Тарасова! Его учениками были Юрий Жданов, партнер Галины Сергеевны Улановой, Александр Лапаури, Марис Лиепа, блистательный танцовщик характерного направления Ярослав Сех, Александр Прокофьев, который тоже стал потом известным педагогом, и – Михаил Лавровский. Все ученики Тарасова очень разные. Он умел не только развить выдающуюся технику, но и воспитать в каждом артисте яркую индивидуальность. А для Михаила Лавровского самой большой похвалой всегда были слова Тарасова: «Лавровский – мой ученик». Он говорил, что Тарасов учил на совесть: «Не тянул кого-то одного, он учил нас признавать талант коллеги, но в то же время стараться быть первым».

Удивительно, но на первых порах ему пророчили карьеру характерного танцовщика. И только на выпуске он блистательно вышел в классическом па-де-де из балета «Диана и Актеон». Он танцевал его с одноклассницей Ниной Сорокиной, ставшей потом прекрасной балериной Большого театра, обладавшей искрометной техникой, легкостью танца. Успех был невероятный и безоговорочный, и те технические вещи, которые юный Лавровский делал тогда, на выпуске, до сих пор с трудом могут повторить юные танцовщики.

Несмотря на то, что Лавровский-отец был блистательным хореографом и яркой личностью, огромное значение в жизни Михаила всегда имела мама, Елена Георгиевна. Долгое время Михаил Леонидович вместе с мамой жили в Брюсовом переулке, недалеко от нас. Мы часто встречались, Елена Георгиевна, как истинная грузинка, обожала своего сына, но была очень строгой судьей. Как сам Михаил Лавровский вспоминал, «мама никогда не говорила нечто среднее, она или хвалила, или совершенно не принимала, была очень строга в оценке». Как каждая, особенно балетная, мама, за всю свою жизнь она не пропустила ни одного выступления сына. Существует даже семейное предание: зная безудержный темперамент своего сына, когда она шла на премьеру «Бахчисарайского фонтана», где юный Миша должен был танцевать партию Вацлава, она напутствовала: «Миша, я надеюсь, что ты не убьешь Гирея». А когда Миша учился в хореографическом училище, приходя туда, она всегда говорила: «Смотрите, только не хвалите Мишу». Михаил Лавровский так говорил о своей маме: «Мама была очень нежна, папа меня тоже любил. Родители разошлись, мама осталась одна и посвятила мне всю жизнь. Мама всегда была для меня энергетической подпиткой. Я приходил к ней с радостями и бедами и на нее все изливал».

Придя в Большой театр, юный Михаил Лавровский три года протанцевал в кордебалете. Как сам он говорил о том времени: «Если бы я сейчас мог еще раз повторить свой путь, то посвятил бы себя всецело балету, отбросив все постороннее. А тогда я был слабым человеком: казалось, что чисто житейские радости брали верх над творчеством». Все изменилось, когда у него появилась возможность станцевать главную партию в балете «Пламя Парижа». Это была одна из лучших партий его кумира, Вахтанга Чабукиани, – тоже грузина, тоже невероятного темперамента артиста. Можно понять, почему он был кумиром для Лавровского. И тут ему опять везет: его педагогом в театре становится прославленный педагог и танцовщик Алексей Ермолаев, который тоже вырастил целую плеяду «звездных» имен, и все они такие разные – Александр Годунов, Владимир Васильев, Юрий Владимиров, Михаил Лавровский. Казалось, что работа с Ермолаевым – это была своеобразная мастерская, где они фантазировали, придумывали невероятные трюки. Так, вместе с Васильевым они придумали те самые незабываемые трюки в «Дон Кихоте», что-то свое придумывали с Годуновым, и так же из этой мастерской в лице Михаила Лавровского в буквальном смысле вылетел на сцену новый героический премьер Большого театра. После премьеры балета «Пламя Парижа» с Лавровским в главной роли стало абсолютно понятно, что труппа Большого театра имеет нового потрясающего танцовщика, оснащенного феноменальной техникой, природным вращением, безудержным темпераментом и яркой индивидуальностью. Очевидцы вспоминают, что, проделав невероятные прыжковые комбинации и вращения на сцене, Миша, уходя со сцены под овации зрителей, уже в кулисе для чего-то делал еще один, последний, самый высокий прыжок. «Зачем? – спрашивали его. – Ведь этого никто не видит!» «Просто для себя», – отвечал танцовщик. Честно говоря, в этом он весь – максималист в работе. Такое редкое качество. И потом, после триумфа на сцене, он мог идти репетировать самостоятельно, поздно вечером, в пустые залы Большого театра. А утром прийти на урок в класс, который уже тогда назывался «звездным классом» Асафа Мессерера.

Первый заграничный успех приходит к юному Михаилу Лавровскому в Лондоне в 1963 году на сцене знаменитого Ковент-Гардена. Танцует он принца в балете «Золушка». Это особенно знаменательно, потому что спектакль «Золушка» открыл блистательную галерею принцев. В первые годы работы Лавровскому казалось, что принцы – это не его амплуа. И в этом он, как и Владимир Васильев, был первооткрывателем и абсолютно перевернул жанр, вернее, стер грань между жанрами, когда героический танцовщик может быть совершенно необычным в партии принца. Он действительно открыл галерею принцев в своей жизни. А тогда, в Лондоне, самой ценной похвалой для него была надпись, которую сделал его отец на программке после этого спектакля: «Дорогой сын! Поздравляю тебя с признанием лондонцев, все у тебя открыто и зависит от тебя. Трудись и учись владеть собою. Целую, обнимаю, поздравляю. Твой отец и руководитель». И он учился смирять природный темперамент, учился усмирять свой танец и контролировать эмоции.