Серебряные ночи - Джейн Фэйзер

Наконец он обнажил ее полностью. Софи всей кожей, набухшими сосками чувствовала грубую ткань его мундира. Руки его жадно гладили ее тело; потом колено его втиснулось меж ног; нежная поверхность бедер загорелась от колючей шерстяной ткани брюк. Казалось, она никогда не насытится прикосновениями его рук, этим грубым признаком обладания ею – свидетельством его собственной неутолимой страсти, и была от этого на вершине блаженства. Она укусила его за губу, уже не помня себя от распалившего ее желания; он подхватил ее на руки и чуть ли не бросил на диван. Едва успев расстегнуть и стянуть вниз брюки, он навалился сверху. Она широко раскинула ноги, впуская его в себя; подхватив под ягодицы, он приподнял ее и резко вошел внутрь, все глубже и глубже, не отрываясь от ее губ, всем телом вдавливая в диван. Это был не плавный подъем наслаждения, за которым следует сладостное расслабление. Это была буря страсти, от которой на миг зашлось сердце; это были мгновения божественного, невероятного счастья.

Кровь стучала в ушах Софи так, что ей казалось, будто эти удары слышны по всему дому. Она взмокла от любовного экстаза; сраженная этим взрывом чувств, она не могла шевельнуться. Адам откатился в сторону и лег навзничь, оставив руку на обнаженном животике. Так они пролежали до вольно долго, восстанавливая силы. Наконец он повернулся на бок и, опираясь на локоть, приподнялся, разглядывая распростертое тело.

Ее губы опухли от поцелуев, кожа горела, натертая грубой тканью его одежды. Две длинные царапины краснели на руке и бедре.

– У тебя появились боевые отметины, милая, – проговорил он с нежной улыбкой, целуя свидетельства обоюдной страсти.

Софи медлительно потянулась и зарылась лицом в его волосах.

– Они заработаны в правом деле, – усмехнулась она. – К счастью, Павел больше не приходит в мою постель.

– Как ты можешь? – резко выпрямился Адам. Свет любви мгновенно погас в его серых глазах. – Неужели ты думаешь, что это какая-то игра? О, силы небесные, почему ты считаешь, что меня надо постоянно мучить напоминаниями!

Ева никогда бы не стала обращать внимания на подобные отметины страсти на своем теле в те мгновения, когда по счастливому стечению обстоятельств муж отсутствовал. Это слишком большой риск, не так ли, чтобы его можно было позволить в подобных любовных треугольниках. Следы страсти, которые надо прятать, если не найти правдоподобных объяснений… лгать… обманутым мужьям… Волна неизбывной тоски и отчаяния вновь окатила его с головы до ног. Он встал с дивана и подошел к столу, чтобы налить вина.

– Пожалуй, тебе лучше будет вернуться во дворец. Мы же не хотим, чтобы твое отсутствие было замечено.

Софи села, пытаясь собраться с силами, чтобы противостоять этому незнакомому человеку в облике Адама.

– Я все-таки не понимаю, почему ты считаешь, что после нашего отъезда из Берхольского между нами все переменилось.

– Неужели, Софи? – Он приблизился к дивану. – Как ты можешь не видеть никакой разницы? Неужели супружеский обман тебя совершенно не трогает? Не трогает, что ты сейчас находишься в этом милом, укромном любовном гнездышке, созданном для того, чтобы десятки таких же парочек занимались здесь утолением своих порочных страстишек?

– Не желаю слышать этой гадости! – заткнула она пальцами уши. – Мы же любим друг друга, у нас настоящая любовь, а не какая-то грязная плотская связь!

– А что сейчас было, ты можешь сказать? – Горечью свело рот, когда он смотрел на ее обнаженное, такое беззащитное и такое желанное тело. – Сейчас была страсть или любовь, Софи?

– И то и другое, – прошептала она. – Я бы не почувствовала одно без другого.

– А что ты чувствуешь сейчас?

– Ничего, – опустошенно призналась она. – Совсем ничего.

– Показать тебе силу страсти? – Он присел рядом. – Хочешь, покажу, как можно почувствовать одно без другого? – Он толкнул ее навзничь. – Покажу, какие чувства удовлетворяют в таком вот любовном гнездышке, Софи. – В голосе его прозвучали ласковые нотки, но она вздрогнула, как от прямой угрозы. Серые глаза были холодны; он отвел в сторону блестящие каштановые пряди, открывая белизну ее груди. От жесткого прикосновения пальцев по телу пробежали мурашки; кожа вспыхнула под давлением его губ, от влажной дорожки, которую оставил его язык, проследовав по гордой крутизне груди и прикоснувшись к розовому бутону соска. Но она ничего не могла поделать со своим отозвавшимся на ласку телом, не могла успокоить возбужденно забившееся сердце, не могла не отдаться потоку предвкушаемого наслаждения.

Под тяжелой ладонью напряглись мышцы живота. Она взглянула в нависшее сверху лицо. Это было лицо Адама, но какое-то обособленное, замкнутое, лицо человека, которого волнует лишь удовлетворение собственной разыгравшейся плоти. Оскорбленная этим зрелищем, Софья полностью утратила способность как-то влиять на происходящее. Она зажмурилась; слезы отчаяния закипели под крепко сжатыми веками и потекли по щекам, Она плакала от чувства утраты и унижения, в то время как безжалостное насилие продолжалось, а тело непроизвольно отвечало подступающему возбуждению, которое можно было воспринять как некий изощренный способ наказания за провинность. Но она никак не могла понять, в чем же виновата перед ним.

Наконец она открыла глаза. Адам увидел два бездонных темных омута, залитых слезами.

– Как ты мог? – едва слышно прошептала она. – Зачем ты так поступил со мной? Что я тебе сделала?

Адам глубоко, прерывисто вздохнул. Пот проступил на лбу. Лицо приобрело сероватый оттенок.

– Я так не могу, – порывисто, прижал он ее к своей груди как обиженного ребенка. Целуя заплаканные глаза и гладя се волосы, он прошептал: – Меня мучают демоны прошлого. Я разрываюсь на части оттого, что вынужден любить тебя тайком. Мне показалось, что это из-за тебя, хотя понимаю, что ты ни в чем не виновата, а мне просто нужно каким-то образом выплеснуть на тебя все это. Прости меня, милая.

В течение бесконечно долгих минут Софи не могла вымолвить ни слова; он продолжал держать ее в объятиях, гладил волосы, глаза, губы; в прикосновениях этих она чувствовала не страсть, а скорее мольбу.

– Ну, теперь ты понял, что получилось, – наконец вымолвила она. – А я не понимала, насколько это мучительно для тебя. Не понимала и не понимаю, потому что не знаю причины.

На требовательный взгляд этих темных глаз, на явный, хотя и не заданный впрямую вопрос мог быть только один ответ. Адам, не разжимая рук, переложил се к себе на колени.

– Я принадлежу к несчастной нации, известной своей проклятой гордостью, Софи, Нам крайне трудно пережить унижение измены.

– Твоя жена?

– Я любил ее. И со всей прямотой юности и слепой любви надеялся на определенную взаимность от той, для которой ничего не стоило показать мне, что это было всего лишь увлечение, которое прошло.

– Тогда почему она вышла за тебя замуж? Не думаю, что ее заставили. – Софи высвободила руку и прикоснулась к его лицу. – Не представляю, как можно не ответить на твою любовь!