Человек войны - Андрей Негривода
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неделя пролетела, как один день.
Они опять улетали в Одессу, а Андрей опять оставался.
Уже объявили о начале регистрации, когда мама обняла его за плечи и посмотрела прямо в глаза:
– Андрюш... Может, хватит уже?
– Что, Ма?
– По миру слоняться. Больше восьми лет прошло. Может, пора уже и возвращаться, а?
– Пора, Ма. Давно пора! Ты себе даже не представляешь, как я устал!
– Так в чем же дело? Бери детей и приезжай! Поднимем их как-нибудь! Ты же ведь мучаешься – я же вижу! – Она посмотрела на отца. – И Дед видит!
– Что решаешь, сын? – спросил отец.
– А что я могу сейчас решать, родные вы мои? От меня сейчас уже ничего не зависит!
– Так не бывает! Каждый свою жизнь строит сам! И только от него зависят все его шаги!
– Это правильно, батя! Правильно! Только...
– Что?
– Не могу я пока...
– Бросай ты ее на хрен, эту свою Лину! – проговорила мама. – Бери Макса и езжай в Одессу! Найдешь себе нормальную жену, а не эту...
– Да не в этом дело...
– А в чем тогда?
– Я по документам для Максима вообще никто...
– Как это?
– Лина, чтобы получать деньги на двоих детей, как мать-одиночка, сказала, что его отец был туристом из России. А Максику даже отчество дала другое, своего отца. Он теперь Максим Романович. Так что... Забрать я его никак не смогу. Еще чего доброго, меня за киднеппинг объявят в розыск в Интерпол.
– От же сучисько! – не сдержалась мать Андрея.
– И еще... Меня сама Украина не принимает.
– А это как?
– Мы же уезжали как туристы, помнишь? Так вот мой украинский загранпаспорт был действителен только до 99-го года. Да и не это самое главное... Посольство продает визы всем, кроме выходцев из Украины.
– А хохлам шо?
– Безвизовый въезд, но надо стоять на консульском учете.
– Так встань!
– Надо иметь действительный украинский загранпаспорт со штампом, разрешающим выезд на ПМЖ в Израиль. А я со своим – «невозвращенец» ...
– Мама дорогая! – Она приложила ладони к своим щекам. – Так шо, ты никогда не сможешь отсюда выбраться домой?
– Я придумаю что-нибудь, Ма... Обязательно придумаю! – Андрей утирал ее крупные слезы. – Пусть пройдет еще немножко времени. Может, Украина какие новые законы выпустит. Я вернусь обязательно!
– Когда, Андрюша? Мы уже старые. Дождемся ли тебя?
– Вы у меня крепкие, Ма! Вы обязательно дождетесь! А я приеду! Через год приеду!
– Обещаешь?
– Да, Ма! Обещаю!
Он стоял и смотрел на них сквозь решетку ограждения до того самого последнего момента, пока они не скрылись из виду, в «пограничной зоне», помахав на прощанье руками.
«...Я приеду! Приеду! Родные мои! Любимые! Обязательно!..»
А в голове его все вертелась и вертелась старой пластинкой песня:
...Постарели мои старики —
Незаметно как это бывает,
И уже с чьей-то легкой руки
Маму бабушкой все называют.
И все чаще тревожит отец,
Хоть и делает вид, что здоров...
Для меня нет дороже сердец,
Чем сердца этих двух стариков.
Дорогие мои старики!
Дайте, я вас сейчас расцелую.
Молодые мои старики,
Мы еще, мы еще повоюем!
Вам обоим к лицу седина
И морщинки лучами косыми —
И я ваши возьму имена,
Чтоб назвать ими дочку и сына.
И глаза ваши станут светлей,
И огня никому не задуть —
Ведь внучат любят больше детей,
Только я не ревную ничуть...
«...Я обязательно вернусь к вам, родные мои! Простите меня, своего такого глупого, непутевого сына! Так уж у меня жизнь сложилась! Ах! Как бы я хотел забрать с собой ваших внуков! Ах, как хотел бы! Но... Маська уже абсолютно израильтянка. А про Максима вы уже все знаете. Простите меня за все, что я сделал не так, неправильно! Я постараюсь исправить. Я верю, что еще ничего не поздно!..»
Дорогие мои старики!
Дайте, я вас сейчас расцелую.
Молодые мои старики,
Мы еще, мы еще повоюем!
...Андрей сдержал свое обещание и приехал в Одессу ровно через год, 6 июля 2004-го... Но тогда об этом еще никто не знал! Тогда этот год еще нужно было суметь прожить...
...Это был обычный вечер обычной пятницы, когда все евреи отмечают свой шабат. Кто как сумел... Кто-то дома, в кругу семьи, кто-то в ресторане или на дискотеке... В ресторанах сегодня был самый «рабочий» день для всех русских кабаков.
После отъезда родителей на Андрея накатили его обычные тоска и ностальгия с такой силой, что стало просто невмоготу. Хоть волком вой! И Андрей пошел в «Версаль» к Генке. Чтобы хоть как-то отвлечься от своих грустных мыслей.
– ...Привет, Лысый!
– Привет, Геныч! Как работа?
– Нормально... Как обычно, когда в зале полно «носорогов». Вечер кавказской песни.
Горцев сегодня действительно было много. Даже больше, чем обычно... Больше половины столиков было занято этими красавцами, гордыми самими собой.
Они сидели в мерцающем полумраке бара вдвоем, за «музыкальным столиком», за обычной литрушкой «Немировской», но... Сегодня что-то не хотелось и ее. Хотелось просто посидеть в доброй компании и послушать музыку. Только не получалось. К Гене за столик раз за разом подходили уже основательно нагрузившиеся водкой клиенты и заказывали то «Лезгинку», то еще что-то... Потом он возвращался, и они с Андреем продолжали неспешный, прерванный уже не единожды разговор.
Люди отдыхали, но в воздухе чувствовалось напряжение. А еще Андрей почти что кожей ощущал, как где-то рядом «сгущаются грозовые тучи». И, скорее всего, именно над его головой.
В половине четвертого ночи Гена объявил последнюю песню.
«...Ну, вот... Наконец-то... Может, и получится посидеть по-человечески, без всех этих красавцев...»
– А че это ты понтуешься?
Он даже не понял, что этот вопрос предназначался ему.
– Что?
Рядом с Андреем стояли четверо восемнадцати-двадцатилетних крепких «горских евреев» ...
– Че ты тут понтуешься, я спросил?
– Это как? Я что, задираю кого-то? Я за целый вечер даже из-за столика не поднялся?