Моя профессия – убивать. Мемуары палача - Анри Сансон

дней после ареста занялись ею. Волнение ее прошло, она сделалась снова хладнокровной, и все показания были обманчивы и без всякого значения.

В наказание за поднятый скандал и ее наглое обращение с человеком, который, как она утверждала, был точно мушкетером, лейтенант полиции присудил ее к публичному наказанию кнутом.

Это наказание, которому в то время весьма часто подвергались девушки дурного поведения, выполнялось служителями исполнителя.

Вечером того же дня, когда было выполнено бичевание, Шарль Сансон с удивлением заметил на пальце одного из тех служителей, на которых было возложено его выполнение, кольцо с гербом, по-видимому, весьма ценное; притом он заметил, что тот покраснел, когда его взор остановился на этой драгоценности.

На его вопрос, каким образом оно досталось ему, слуга ответил не без некоторого замешательства, что, так как осужденная билась, то волосы ее распустились, и из них выпали это кольцо и небольшой алмаз, завернутый в лоскуток черной тафты, скрыть которые таким образом удалось несчастной женщине при обыске. Затем служитель прибавил, что в ту минуту, когда полицейские хотели увести осужденную, она сказала ему тихим голосом, что видела его поступок, но не донесет на него и даже подарит ему алмаз с условием, чтобы он отнес кольцо к купцу по имени Планта, которого найдет в отеле господина герцога де Ришелье. Последний, говорила она, щедро наградит его за этот поступок; наконец, она умоляла служителя передать ее просьбу, не забыть о ней, когда настанет время.

Невероятно, чтобы владелец этого кольца был купец, герб которого был украшен графской короной, жил у господина герцога Ришелье, который, как известно, неохотно знался с людьми ниже своего положения. Странность содержания последней части ее поручения показалась Шарлю Сансону подозрительной.

Он сделал строгий выговор служителю и тотчас же отнес кольцо к полицмейстеру.

Женщину привели на очную ставку с исполнителем уголовных приговоров и пригрозили ей пыткой, если она не решится во всем сознаться.

Ее звали Антуанеттой Сикар, и она была любовницей господина де Шлибен, который привез ее из Байонны в Париж и посещал ее ежедневно. Она мельком слышала о дерзких планах, осуществление которых должно было принести богатство ее любовнику; он весьма часто приводил с собой одного итальянца, с которым был в весьма близких отношениях. Однажды за обедом в ее присутствии они подсмеивались над простотой одного лица, согласившегося приехать в Ванвское ущелье, чтобы посмотреть на черта, между тем как он мог легко и удобно видеть его, не выходя из своего дворца: ему для этого стоило только взглянуть в зеркало.

Эти показания были сообщены аббату Дюбуа.

Он знал намерение регента и напрасно умолял своего властелина отказаться от этого сумасбродства. Открытие, сделанное лейтенантом полиции, благодаря проницательности Шарля Сансона, подтверждало его подозрения; он хотел арестовать черта и его товарища, но они успели скрыться.

Итальянцу удалось пробраться в Испанию, а Де Шлибен был схвачен в ту минуту, когда хотел переехать через границу. Его привезли в Париж в дилижансе, не сказав ни слова о своем намерении путешественникам, ехавшим вместе с ними. Прибыв в Париж, возница получил приказ ехать в Бастилию, что привело в ужасное смятение и беспокойство всех находившихся в экипаже путников.

Кольцо Шлибена осталось у Шарля Сансона; в этом заключалась единственная награда за услугу, которую он оказал государству.

Часть IX

Маркиза де Парабер

Вечером 23 марта 1720 года Шарль Сансон прогуливался один по аллеям сада, когда слуга доложил ему, что какая-то дама настойчиво требует аудиенции. Удивленный таким визитом и в такое время, он приказал ввести даму в приемный зал и сам поспешил туда же.

Так как слуга собирался зажечь свечи, потому что уже стемнело, посетительница, лицо которой было закрыто длинной вуалью, обратилась к Шарлю Сансону и сказала ему взволнованным голосом.

– Милостивый государь, прикажите не зажигать свеч; мне нужно сказать вам только несколько слов; а глаза мои так слабы, что свет сильно вредит им.

Мой предок не поверил этому предлогу. Свежий и мягкий голос этой женщины доказывал, что она еще молода, и столь слабый свет не мог навредить ее глазам, которые к тому же были предохранены густой, опускавшейся на ее плечи вуалью. Он понял, что незнакомка желает скрыть черты своего лица не столько из скромности, сколько из приличия, и сделал слуге знак удалиться.

Оставшись с нею наедине, он сказал:

– Могу ли я узнать, сударыня, что доставило мне честь принимать вас в моем доме?

Незнакомка была в сильном волнении; грудь ее поднималась с такой силой и так высоко, что рыдания, казалось, душили ее.

Сквозь роскошные кружева своей вуали она устремила на Шарля Сансона робкий взор, выражавший одновременно страх и страдание, любопытство и ужас. Тафтяная кармелистская мантия, в которую она ежеминутно как-то судорожно закутывалась, не могла скрыть роскошного наряда и украшений знатной дамы того времени. Открытый вырез, украшенный, как и рукава, множеством шелковых лент, обхватывал очаровательные ее плечи и шею; ее волосы, собранные небрежно, но с необыкновенным вкусом, были украшены цветами и драгоценностями, среди которых развевалось гордо приколотое перо. Ни мантия, ни покрывало не могли скрыть от проницательного взора Шарля Сансона этот шикарный наряд, свидетельствовавший одновременно о высоком положении, кокетстве и изысканном вкусе посетительницы.

Красота этой дамы, насколько мой предок мог разглядеть под вуалью, не уступала ее наряду: удивительной белизны лоб, удивительно красивые брови, большие, полные истомы и неги глаза, немного согнутый тонкий нос, несколько толстые, но очаровательные губы, образующие именно такой рот, который, по мнению Лафатера, служит признаком сладострастия; наконец, безукоризненный овал лица, в котором не знаешь, чему более удивляться: правильности ли черт или чистоте и свежести тона. Вот портрет, оставленный нам Шарлем Сансоном в описании его свидания с этой женщиной. Сейчас узнаем мы ее имя, которое в первой половине XVIII столетия приобрело громкую известность.

– Успокойтесь, сударыня, – сказал мой предок, тронутый глубокой печалью, которую, несмотря на все старания, она не могла скрыть. – Эта бедная обитель редко удостаивается посещения особ вашего круга, но зато эти особы всегда встречают в ней достойный прием и глубокое уважение. Я с удовольствием подожду, пока вы успокоитесь и будете в состоянии объяснить мне причину своего посещения, которая, как я подозреваю, должна быть из самых тягостных и печальных.

При этих словах незнакомка залилась слезами.

– О да, – воскликнула наконец она, – она ужасна, тягостна, мучительна! Поверите ли, что я не могла добиться ему помилования? Они поклялись погубить его, его – ребенка двадцати лет Они хотят передать его вам… вам!