Жди меня… - Андрей Воронин

- Принцесса, - едва слышно прошелестел француз, с видимым трудом двигая сухими, обметанными губами. - Вы пришли... Я рад. Мне хотелось так много вам сказать, и, видите, нет сил...

- Все-таки вы притворялись, - сказала Мария Андреевна, останавливаясь в шаге от кровати. - Вы обманщик, убийца и симулянт. Зачем вы меня позвали?

- У меня мало времени, - все так же, на пределе слышимости, прошептал Мерсье, - поэтому я не стану тратить его на пустые оправдания. Нашей жизнью управляет случай, от нас ничего не зависит... Случаю, как видно, угодно, чтобы я умер. Я не ропщу. На этом свете не осталось почти ничего, о чем я мог бы пожалеть или хотя бы вспомнить с теплотой... Вот разве что вы, принцесса. Вы так добры, что даже пришли сюда, хотя знаете обо мне больше, чем мои тюремщики. Обещайте же выполнить мою последнюю просьбу, чтобы я мог умереть спокойно.

- Вы не умрете, - возразила княжна - без особенной, впрочем, уверенности. - Раны в бедро не бывают смертельны.

- Что вы говорите? - В шепоте француза княжне почудилась прежняя ирония, даже насмешка. - А Багратион? Так вы обещаете? Не хмурьтесь, принцесса, я не потребую от вас построить мне мавзолей или отравить царя Александра.

Княжна смущенно потупилась.

- Я обещаю вам сделать все, что будет в моих силах, - тихо сказала она.

- Отлично, - прошептал Мерсье. - Вашему слову можно верить... Мне необходимо повидать Кшиштофа Огинского. Есть кое-что, известное мне, что я должен передать ему самолично, с глазу на глаз, не доверяя этого никому более на целом свете. Это фамильная тайна его семьи, ставшая известной мне совершенно случайно. Если я умру, не повидавшись с ним, тайна умрет со мною. Умоляю...

- Но я не знаю... - начала было княжна, однако оборвала свою речь на полуслове, увидев, что разговаривает с бесчувственным телом. Глаза Мерсье были закрыты, подбородок задран к потолку, а из уголка приоткрывшихся губ показалась тонкая струйка прозрачной слюны.

Княжна содрогнулась от невольного отвращения и, немедленно устыдившись этого чувства, отерла подбородок раненого своим платком. Платок она положила возле его подушки, после чего, быстро благословив страдальца, покинула лазарет.

Убедившись, что в лазарете и за дверью более никого не осталось, раненый открыл глаза и ухмыльнулся во весь рот. Он взял лежавший в изголовье батистовый платок, от которого исходил тонкий аромат духов, прижал его к лицу и с силой втянул в себя запах, не имевший ничего общего с этим провонявшим кровью и гноем местом.

- Ах! - насмешливо сказал он, зарываясь в платок лицом. - Шарман!

* * *

Покинув город, Кшиштоф Огинский оказался в весьма незавидном положении человека, не знающего, на каком свете он находится. Вокруг него на все четыре стороны простиралась необъятная, вымокшая под осенними дождями, схваченная первыми заморозками, разоренная войной, неуютная и враждебная Россия. У него не было ни документов, ни достаточного для их приобретения количества денег, зато были все основания предполагать, что на него уже объявлена охота. В такой ситуации попытка покинуть страну и вообще скрыться с большой степенью вероятности могла закончиться арестом со всеми вытекающими из него печальными последствиями. Можно было попытаться догнать французскую армию, которая спешно отступала от Москвы, тая на глазах, но пан Кшиштоф не видел в этом никакого смысла: поражение Франции было очевидным, и даже если бы Мюрат не был ранен, толку от его покровительства теперь не было никакого. Пан Кшиштоф отлично сознавал, что снова проиграл, поставив не на ту лошадь; более того, он так запутался в возложенных на него тайных миссиях и собственных сомнительных предприятиях, что отныне не мог рассчитывать даже на почетный плен.

Положение было отчаянным настолько, что Огинский никак не мог решиться сделать шаг в каком бы то ни было направлении. Он не знал, ищут ли его, и если ищут, то насколько близко подобралась к нему погоня; любое движение могло привести его прямиком в объятия безжалостных охотников. При нем были два бесполезных пистолета, кинжал и небольшая сумма денег - слишком маленький капитал для того, чтобы начинать с ним новую жизнь или хотя бы успешно скрываться в течение сколько-нибудь длительного времени.

Так, потерянный, одинокий и напуганный, с разбитым лицом, с двумя пистолетами и тощим кошельком, верхом на украденной лошади, появился он ранним утром по хрустящему предрассветному морозцу на подворье лесника Силантия, который соблюдал в порядке и неприкосновенности лесные угодья князей Вязмитиновых уже в течение без малого двадцати лет.

Силантий был бездетным вдовцом и одиноко существовал в своей лесной сторожке, лишь изредка появляясь в деревне по разным хозяйственным делам. Никаких иных отношений с сельчанами он не поддерживал, зато хозяевам своим служил верой и правдой, был беспощаден к порубщикам и браконьерам и не стеснялся, застав таковых на месте преступления, применить силу, которой у него было с избытком, несмотря на немолодой уже возраст. В деревне его за это не любили и боялись до икоты. Деревенские детишки, придя в лес по грибы и наткнувшись там на Силантия, разбегались с паническими воплями, теряя свои лукошки. Говорили, что у Силантия дурной глаз, что он якшается с нечистой силой и по ночам варит у себя в бане какие-то колдовские отвары. По части отваров Силантий действительно был дока, и в тех редких случаях, когда у сельчан хватало смелости обратиться к нему за помощью, бывало, поднимал на ноги казавшихся совершенно безнадежными больных.

Появление во дворе незнакомого барина, который попросил у него приюта на какое-то время, оставило Силантия вполне равнодушным. Он уступил пану Кшиштофу лавку, на которой спал, накормил его тушеной в горшке зайчатиной и даже соорудил для него какие-то примочки, пообещав, что к завтрашнему утру опухоль на лице спадет, а через пару дней от синяков не останется даже следа. Пан Кшиштоф дал ему какую-то мелочь за услуги и в течение битых полутора часов расспрашивал лесника о его житье-бытье, стараясь осторожно повернуть разговор на то единственное, что его действительно интересовало последние городские новости.

Городских новостей Силантий, естественно, не знал - ни последних, ни предпоследних, никаких, поскольку ничем, кроме вверенного его заботам участка леса, не интересовался. Про лес этот ему было известно все, но вот это как раз были сведения, которыми не интересовался пан Кшиштоф. Говорить с Силантием, таким образом, оказалось совершенно не о чем, каждое слово из него приходилось буквально тянуть клещами, и пан Кшиштоф, сытый и слегка разомлевший в тепле, совсем уж было собрался подремать до обеда, как вдруг в голову ему пришло, что он до сих пор даже не знает, в чьих владениях решил временно схорониться.

- А скажи-ка, любезный, - ковыряясь в зубах и морщась при этом от боли из-за распухшей физиономии, пробормотал он, - ты чей будешь-то? Лес этот чей?

- Известно, чей, - обдумав что-то, ответил лесник. - Князей Вязмитиновых лес.

Это был сюрприз, который заставил пана Кшиштофа глубоко задуматься. Ему была жизненно необходима информация, и не только информация, но и наличные деньги. Княжна Мария на сегодняшний день оставалась, пожалуй, единственным человеком во всей округе, у которого Огинский мог рассчитывать получить и то, и другое. Княжна знала о нем слишком много, это так, но в то же время пану Кшиштофу казалось, что она не станет доносить на него и пытаться задержать его силой до прибытия драгун. Худшее, на что она была способна, это без разговоров указать ему на дверь, но к подобным неприятностям пан Кшиштоф давно привык, и они его не страшили. Но, с другой стороны, прямиком отправляться в дом княжны было рискованно: мало ли кто мог встретиться ему по дороге, мало ли о чем успела догадаться и как поведет себя в связи со своими догадками княжна!