Дело Локвудов - Джон О'Хара

— Хочешь, пойдем ко мне?

— Пойдем, — ответил Джордж Локвуд. Он жил вместе с двумя студентами, Льюисом и Лумисом, но те не были его друзьями: хотя они делили общую комнату, близости между ними не создалось. — Вряд ли мне удастся заснуть сегодня, а тебе?

— Можешь устроиться в кресле с откидной спинкой. Ты должен поспать, Джордж. Чертовски трудный день выпал тебе сегодня.

Войдя к О'Берну в комнату, Джордж спросил:

— Ты, Нед, когда-нибудь пошел бы на это?

— На то, что сделал Чэт? Я думал об этом. Вешаться не стал бы. Потому, наверное, что Иуда Искариот удавился.

— У меня был друг в школе святого Варфоломея. Его отец дружил с моим отцом. Он покончил с собой выстрелом в голову. Думаю, если я буду кончать с собой, то выстрелом в сердце или приму яд. Вешаться тоже не стану. Особенно после этого вечера. Вид у него был ужасный. Нельзя так выглядеть.

— Он же не думал о том, какой у него будет вид.

— А я буду думать. А ты? Говорят, что, когда пуля попадает в мозг…

— Знаю, знаю…

— Нет, мне не безразлично, как я буду выглядеть. Надо, чтобы люди потом не шарахались от меня.

— Наверно, ты прав. Поэтому я и полагаю, что ни ты, ни я этого не сделаем. Да, Чэт оказался слаб.

— Но он был не глуп.

— Конечно. Только он не привык волноваться, не умел относиться к жизни так, как относимся мы с тобой. Не привык к невзгодам, поэтому попал в беду — и сразу сломался.

— Наверно, ты прав.

— Слышишь? Часы бьют полночь.

— Ага. Сутки кончились. Наступил понедельник. Начало недели. Но не для Чэта.

— Да, не для Чэта. Для него все кончилось.

— Ну и устал же я, черт возьми.

— Спи. Не борись со сном. Спи, Джордж.

— Попробую.

Когда О'Берн накрывал его одеялом, он уже спал.

На дознании их долго не продержали и вообще обошлись с ними вежливо, поэтому Джордж удивился, когда О'Берн, выходя из муниципалитета, сказал:

— Черт! Как я рад, что мы оттуда выбрались.

— Это было легче, чем я ожидал.

О'Берн осмотрелся вокруг и сказал:

— Вот что я получил по почте во вторник, уже после смерти Чэта. В конверт были вложены и те двести долларов, что я одолжил ему в субботу. Читай.

«Нед! Все ни к чему. Даже если я и достану денег, на этом мои беды не кончатся. После позора, который я навлек на своих близких, я не смогу смотреть им в глаза. Спасибо тебе за то, что ты был настоящим и верным другом. Прощай. — Э.Ч.».

Они стояли под уличным фонарем. Прочтя записку, Джордж Локвуд вернул ее О'Берну.

— Не знаю, хранить ее или сжечь. В некотором роде это — документ, — сказал О'Берн.

— Да, но они вынесли заключение, единственно возможное по этому делу. Чэт повесился в состоянии умопомрачения — так, кажется, они это сформулировали. Ты поступил правильно, Нед. Если бы ты показал им записку, они засыпали бы тебя вопросами. Лучше дать этому делу заглохнуть.

— Да, если отец девушки будет молчать.

— Теперь уже нет смысла поднимать шум.

— А родные Чэта?

— Чикаго далеко от Нью-Брансуика. Не думаю, что он будет скандалить. Какой смысл? Если даже он приедет в Чикаго, родные Чэта ему не поверят. И в судах такие дела не разбирают.

— Жаль, что я не знаю фамилии этой девицы.

— А что бы ты сделал?

— Может, ничего бы не сделал, а все же нехорошо получилось. Представь себе: мы с тобой — единственные, кто знает, почему Чэт пошел на такой шаг.

— И слава богу. Пусть так и останется.

— Хорошо. Поклянемся? Торжественно клянусь, что я никогда не разглашу того, что знаю о смерти Энсона Чэтсуорта.

— Торжественно клянусь в том же, — сказал Джордж Локвуд.

Их верность клятве подверглась испытанию на следующий же день: обоих вызвали к профессору Риверкомбу.

— Локвуд, через несколько дней здесь будет мистер Чэтсуорт. Он потребует сведений. Считаете ли вы нужным что-либо мне сообщить?

— Нет, сэр.

— Совсем ничего? Я уверен, что вы знаете больше того, что показали на дознании.

— Почему вы так уверены, сэр?

— Не отвечайте мне вопросом на вопрос. Вы же знаете, почему Энсон покончил с собой.

— Мне нечего сказать, сэр.

— Что ж, угрожать я не собираюсь. Но на дознании вы принесли присягу.

— Они просили меня рассказать лишь то, что я видел.

— И говорить всю правду, только правду и так далее. Вы уклоняетесь от ответа, Локвуд.

— Вы можете иметь свое мнение, сэр. Но меня не было здесь все воскресенье. Я уезжал в Лебанон, штат Пенсильвания. Последний раз я видел Чэтсуорта в пятницу.

— Не начинайте доказывать свое алиби, Локвуд. Я ведь хочу лишь знать, можете ли вы сообщить семье Чэтсуорта что-либо утешительное.

— Нет, сэр, не могу.

— Из этого следует, что нечто неутешительное вы могли бы сказать. Ну, ладно. Можете идти.

— Благодарю вас, профессор. — Джордж Локвуд встал и направился к выходу.

— Локвуд, — остановил его Риверкомб.

— Сэр?

— На прошлой неделе у меня был один посетитель. Из Нью-Брансуика.

— Да, сэр? Из Рутжерса?

— Вы же знаете, что не из Рутжерса. Очень приличный человек. Рабочий. И приезжал он сюда на свои деньги. Он сказал, что хотел видеть Чэтсуорта. И даже сообщил мне зачем.

— Сообщил?

— Да. Я хочу, чтобы вы и О'Берн знали, что, когда сюда приедет мистер Чэтсуорт, я расскажу ему об этом посетителе; все дальнейшее будет зависеть от мистера Чэтсуорта. Никакой официальной позиции мы в этом деле занимать не намерены. Чэтсуорта нет в живых. Но я хочу сказать вам с О'Берном, что лично я — в данном случае я говорю неофициально, от своего имени — не могу не восхищаться вашей верностью другу. Желаю вам оставаться такими и впредь, когда покинете Принстон.

— Попытаюсь, сэр. Благодарю вас.

Джордж Локвуд и Нед О'Берн сопоставили сказанное профессором Риверкомбом. Выяснилось, что обе беседы были почти одинаковы.

— Я спросил у него фамилию того человека из Нью-Брансуика, — сказал О'Берн.

— И что?

— Он ответил, что это не мое дело. По-моему, он прав.

— У меня нет желания ее знать.