Дело Локвудов - Джон О'Хара

— Вот теперь я кончил. Прочел тебе весь монолог, а не только процитировал строку насчет истинной любви.

— Весьма тебе благодарен. Очень трогательно.

— Мне кажется, Джордж, что ее мать пользуется в семье большим влиянием. На твоем месте я держался бы ближе к ней. Она может пригодиться. Ясно как день, что она целиком на твоей стороне. Но есть человек, на месте которого я не хотел бы сегодня быть.

— Кто? Судья?

— Девушка. Лали.

— Почему?

— Не знаю, как тебе объяснить.

— Может, у Шекспира и на этот счет что-нибудь сказано?

— Уверен, что сказано, но я не хочу рисоваться. Я просто сочувствую девушке, на чью долю выпал сегодня довольно скверный день. Возможно, тебе захочется дать мне по зубам, Джордж, но, по-моему, ты ее не любишь.

— У меня нет желания бить тебя по зубам.

— Тогда что же ты ей прямо не скажешь, черт побери? Впрочем, нет, не надо.

— Что сказать?

— Это охлаждение, которое ты сегодня испытал, — оно пройдет. Может, тебе лучше переждать день-другой? Ты разговариваешь так, как не разговаривают влюбленные. Будет честнее, если ты положишь этому конец, пока не наделал больших бед. Не надо тебе было приходить ко мне сегодня, право. В таких случаях я почти всегда на стороне женщин, хотя знаю, что они умеют позаботиться сами о себе. Но на этот раз попробую принять твою сторону.

— А ты не становись ни на чью.

— Нет, я все же встану на твою сторону. Душой я с этой девушкой, но женщины в таких вещах мудрее и хитрее нас. Так вот, взгляни на это дело нашими глазами. Предположим, ты порвешь с ней. Если ты ее не любишь, то разрыв будет для нее благом. А если любишь, в чем я сомневаюсь, то сам же в первую очередь и останешься в проигрыше. Почему ты мне не возражаешь, почему не стараешься убедить, что любишь ее? Ты знаешь почему, Джордж. Не можешь заставить себя лгать самому себе.

— Я не знаю, что думать и что предпринять.

— Напиши ей сегодня письмо и положи на ночь себе под подушку. Выскажи все, что думаешь, а утром проверь, сколько в сказанном правды. Знаешь, у нас, католиков, есть способ, от которого я не хотел бы отказываться: исповедь. Сам я после приезда сюда перестал исповедоваться, но знаю, что многим несчастным это помогает жить. Раз в месяц человек выкладывает все священнику и, выйдя из исповедальни, чувствует себя так, словно начал жизнь заново. «Absolve te»[23], — повторяет этот человек и пятнадцать минут живет в другом мире. До тех пор, пока не наткнется где-нибудь в трамвае на смазливую девчонку. Но теперь уже все его нечистые мысли и желания записываются на новой доске, а не на старой. Очень удобно. И этого мне как раз не хватает.

— Все вы лицемеры.

— Ни секунды в этом не сомневаюсь. Но на пятнадцать минут мы — самые чистые ангелы. Ни страха, ни забот. Так напишешь письмо, Джордж? Оно поможет тебе узнать кое-что о себе.

— Что именно?

— Не знаю. Сам разберешься. Может оказаться, что твое чувство к этой девушке гораздо глубже, чем ты предполагал. Я считаю себя достаточно умным человеком, но больше всего меня пленяет мой собственный пупок. Между прочим, у Чэтсуорта неприятности. Он тебя искал. Я сказал, что ты уехал на весь день.

— Женщина?

— Девица. В Нью-Брансуике. Он сказал ей, что живет в Рутжерсе, а ее отец выследил его и нашел здесь. Она забеременела. Они требуют тысячу долларов, а Чэт достал лишь около четырехсот. До завтрашнего вечера ему надо собрать всю сумму.

— Так идем к нему. Я могу одолжить ему денег.

— Я дал ему двести — все, что у меня было. Потом отыграю. Сейчас пойдем?

— Конечно.

— Он хотел бы избежать огласки, поэтому решил обратиться к узкому кругу людей. Можешь ты выписать чек на шестьсот — семьсот долларов, чтобы банк выдал по нему наличными?

— Да. Могу и больше, если понадобится.

— Тогда пойдем к Чэту. Холодно на улице?

— Похолодало. Надень пальто. Давно он крутит с этой девицей?

— Говорит, что с осени.

— Я могу сходить в банк утром. И Чэт берет на себя всю ответственность? Откуда он знает, что ребенок от него?

— Мы с ним об этом уже толковали. По его словам, отец не хочет поднимать шума. Девица — не воплощение целомудрия, но она забеременела, а отец ее беден и требует, чтобы Чэт дал денег на воспитание ребенка. Уверяет, что не станет шантажировать.

— Это он говорит, а сам что делает?

— Он знает, что Чэт в июне заканчивает, и боится, что потом только его и видели. Ну, а Чэт берет всю вину на себя. Он ничего не отрицает. Но в Чикаго будет скандал, а если еще и деканат узнает, то ему вообще несдобровать.

— Да. Ну, пошевеливайся.

— Я готов.

В комнате Чэтсуорта горел свет. Они поднялись на второй этаж и постучали. Никто не отозвался.

— Заснул, — предположил О'Берн и осторожно приоткрыл дверь. — Никого нет.

— Погоди, — сказал Джордж Локвуд. — Гардероб.

Дверцы гардероба были настежь открыты, все костюмы и пальто вынуты и кучей лежали на стульях и на кровати. Нед и Джордж вошли и сразу увидели Энсона Чэтсуорта. Шею его перехватывала петля из грязной бельевой веревки, привязанной другим концом к толстой рейке гардероба. На Чэтсуорте были брюки и рубашка без воротничка.

— Матерь божья! — прошептал Нед О'Берн.

— О господи! — воскликнул Джордж. — Как он это сделал?

— Перережь веревку, Джордж, — попросил О'Берн, а сам склонился над корзиной для мусора. Его рвало.

— У меня ножа нет. Он мертв?

— Да, мертв. В этом можно не сомневаться. — О'Берн вытер губы носовым платком. — Не можем же мы вот так его оставить.

— А разве можно его трогать до прихода полиции?

— Э, к черту полицию. Нашел о чем говорить в присутствии… Хочется мне отвязать его, да не могу. — Его снова начало рвать. — Джордж, я пойду за полицией. Ты можешь побыть тут один?

— Иди. Я подожду в холле.

— Ты правда не возражаешь? Если я не выйду сейчас на свежий воздух, у меня опять начнется.

— Иди, Нед. Я побуду в холле. Ты уверен, что он мертв?

— Да, уверен. Мне уже приходилось однажды видеть мертвеца.

О'Берн ушел. Джордж остался ждать в холле и тихо заплакал — уперся локтем в стену, уткнулся лицом в рукав и дал волю слезам.

— Эй, Локвуд! Ты пьян?

Джордж Локвуд стоял в прежней позе.