Исключительные - Мег Вулицер

В основном Итан чувствовал к ним некоторую неприязнь из-за ссор, которые наблюдал все детство. Хотя, конечно, те же ссоры заставили его углубиться в себя, где он в итоге нашел Фигляндию, свой дом вдали от дома. Сначала создание мультфильмов стало его любовью. Любовь была целью – делать то, что любишь! Что может быть лучше? И что тут общего с деньгами? Видимо, все. Тогда Итан знал, что если ты голодающий художник, то тебя все считают неудачником. Даже если твои работы неимоверно хороши, никто в это не поверит. Потому что если они действительно так хороши, то их бы уже кто-нибудь нашел.

Но мир «Дрексель Бернхэм» не связывал искусство и деньги. Тут интересовались только деньгами, и в данный момент это казалось чем-то новым, необычным, свежим. Казалось, что умно и логично отделять мясо от картофеля на тарелке или вообще разложить по разным блюдам. Сегодня здесь, в офисах, он следовал за помощником Гила по коридорам, слыша свист факсов, стон вылезающей из них бумаги и грохот принтеров. И теперь, в прохладной безмятежности офиса отца Эш, Итан мог опуститься на гладкий кожаный диван и проспать несколько часов.

– Не знаешь, что делать дальше? О, мне трудно поверить, – любезно ответил Гил, а затем протянул руку и приподнял одну из стальных сфер, висящих на струнах, на маятнике Ньютона. Шар щелкнул, ударился о другой и поднял в воздух шар на другом конце. Два человека бесстрастно наблюдали за обыденным проявлением действующих законов физики.

– Думаю, меня испортил «Лесной дух», – сказал Итан. – Там у меня была свобода самовыражения, фантазии. Работа над шоу получилась совсем другой, существовало единственное видение проекта, которого мы должны были придерживаться. Полагаю, мне стоит оставить анимацию и заняться чем-то другим, чтобы не ощущать себя так скованно.

– Вот что, – сказал отец Эш и, оставив в покое маятник, сложил руки и посмотрел прямо на Итана. – Я всей душой верю в тебя. И я такой не один.

– Спасибо, Гил. За доброту.

– Не доброта, – сказал Гил. – У меня есть личный интерес. Потому что я знаю, что Эш переживает. Не хочу, чтобы в раю испортилась погода, Итан. То есть она тоже желает, чтобы ты был счастлив, занимаясь любимым делом.

– Как и я.

Гил наклонился через стол, будто готовясь предложить сделать инвестицию, шанс сделать которую выпадает раз в жизни.

– Вот что я бы сделал на твоем месте, – сказал он. – Я бы вернулся к ним и сказал, чем хочу заниматься.

– К ним? – Итан рассмеялся, затем остановился. Это прозвучало высокомерно.

– Я хотел сказать, что «их» для меня уже нет, – добавил он мягче. – Людям, с которыми я работал исключительно над этим шоу, не было интересно ничто другое.

– А как насчет канала? Разве ты не можешь продать им идею так называемой «Фигляндии»? Как телешоу, как «Смехачи», но гораздо остроумнее и саркастичнее, и, бог видит, смешнее. И если они не захотят – сообщи, что выдвинешь их на конкурс. Я провел небольшое исследование по поводу тебя. В программе канала есть провалы, где шоу просто не будут иметь успех. Они последовательно проигрывают в определенных временных интервалах, и это их беспокоит.

Итан откинулся назад и почувствовал, что каркас ультрасовременного кресла подался чересчур сильно, словно он мог кувыркнуться назад через голову. Гил Вулф – человек, предпочитающий делать дела, заканчивать их, доводить до ума. Степень его ответственности и основательности поражали воображение.

Гил относился к карьере Итана как к облигации без обеспечения. Он хотел, чтобы Итан пришел на канал агрессивно, уверенно, продал им идею «Фигляндии» и заставил думать нет, чтобы он заставил их волноваться, – так на Итане Фигмене можно сделать большую прибыль. Это будет своеобразный «взрыв мозга», совсем как в мире Гила. И совсем как в мире Гила, иногда «взрыв мозга» приводил в конечном счете к удовлетворительным и продуктивным результатам. Где-то дальше по коридору в этот момент Майкл Милкен, король облигаций без обеспечения, быстро шагал по сизалевому ковру в свой кабинет, следуя за двумя помощниками. Мальчик с полным картонным подносом латте следовал за ним, как оруженосец.

Глядя в восторженное, почти яростное лицо Гила, Итан ощутил себя маленьким и беспомощным. Его собственный отец был до безумия развращенным и рассредоточенным, вследствие чего и отцом оказался никудышным. И сейчас больше всего на свете Итан желал добиться любви отца Эш. Ради этого он даже натер волосы муссом и нацепил в середине дня «обезьяний» костюмчик. Между ними установился столь мощный зрительный контакт, что Итан понял – эту или подобную этой беседу Гил в данный момент должен был вести с Гудменом. И ему наконец-то стало понятно, для чего на самом деле была затеяна эта встреча.

Отец, потерявший сына, – чудовищное создание. Отчаянное, опустошенное.

Семилетней давности драма, связанная с исчезновением Гудмена, все еще преследовала Гила Вулфа, следовала за ним, словно толпа помощников и мальчик с латте, принося свой аромат, вечно напоминая том, кого он постоянно критиковал и, вероятно, никогда в должной степени не ценил, – о том, что он имел и потерял. Боль была невообразимой. Отец Эша нуждался в том, чтобы Итан преуспел, потому что его собственный сын исчез и так и не объявился. Его собственный сын был мертв, во всех смыслах и значениях, а Итан – нет.

Итан позвонит на канал – почему бы и нет. Он будет вести себя с ними по-хамски и посмотрит, как они отреагируют. Он может пережить отказ; он уже испытывал подобное в прошлом – и пережил же.

– И еще кое-что, – сказал Гил. – Если переговоры с ними закончатся сделкой…

– В моих мечтах, – ввернул Итан.

– Если все срастется, не забудь убедиться, что ты будешь абсолютно незаменим.

– Прошу прощения?

– Тебе придется дать этим ребятам то, чего они не смогут получить больше ни от кого. То, что они не смогут скопировать. Они должны нуждаться в тебе. В этом суть. Если собираешься прислушаться хоть к одному из моих советов, то именно к этому.

– О, я понимаю, о чем ты. Конечно. Спасибо, – сказал Итан Гилу. – И да, это очень щедро и все такое прочее с твоей стороны.

Они встали. В свои пятьдесят шесть Гил Вулф по-прежнему был худым мужчиной. Дважды в неделю он играл в теннис. На его голове почти не осталось волос, но у него были впечатляющие серебристые бакенбарды, а одежда была с изяществом подобрана его женой, у которой был такой же хороший вкус, как у Эш.

– Хорошо, – сказал Гил. – А теперь пойдем обедать.

Я хочу стейк. То есть салат, – он рассмеялся. – Вот что я должен был сказать. Терапевт говорил, что если я буду есть салат чаще, то действительно начну его любить, отчего вырастет уровень хорошего холестерина, а плохой – исчезнет, как утренняя роса.

– Салат может, – подтвердил Итан, хотя о холестерине он никогда не думал. Ему было всего 25; ему пока не нужно было об этом думать. Смутно он помнил, что это связано с жиром в крови, хотя когда кто-то упоминал о холестерине, он немедленно прекращал слушать – это что-то сродни реакции на то, что кто-то начнет пересказывать вам свой сон. Гил протянул руку и слегка подтянул пропуск Итана, висящий на кончике лацкана. Он оставил призрачный прямоугольник пыльцы, который пробудет на этом месте до тех пор, пока коричневая куртка окончательно не покинет гардероб в следующем году, по настоянию Эш, и не будет заменена чем-то дорогостоящим и не коричневым.