Моя темная Ванесса - Кейт Элизабет Расселл

На следующий день после моего дня рождения я сказала родителям, что мне якобы нужно съездить в городскую библиотеку из-за школьного задания. Я впервые попросила у них машину. Они готовили участок к посадке однолетников, и руки у них были по локоть в земле. Мама колебалась, но папа махнул мне рукой: «Бери».

– Иногда нужно и самостоятельно поездить, – сказал он.

Когда я уже была на полпути к машине с ключом в руке, меня окликнула мама. У меня зашлось сердце. Я почти надеялась, что она меня остановит.

– Заедешь за молоком? – спросила она.

По дороге вся цепочка размышлений, которую я выстроила в изгнании, начала прогибаться под этой новой тяжестью, грозя рухнуть. Я не знала, что, кроме отчаяния, заставляло меня верить, что Стрейн хочет со мной связаться и ждет, пока мне не исполнится восемнадцать. Даже во время нашего последнего разговора он ничего прямо не обещал. Он уверял меня, что все будет нормально, но, возможно, слово «нормально» имело для нас разное значение. Для него «нормально» могло значить всего лишь, что его не опозорят, не уволят, не посадят. Мои руки на руле стали скользкими. Как было легко обмануться и построить замки из воздуха, из пустоты.

В городе я свернула на узкое шоссе, ведущее на запад, в Норумбегу, и попыталась найти в своих воспоминаниях хоть что-то настоящее. Сколько раз я говорила людям, что тайно встречаюсь с парнем постарше! Стоило об этом подумать, и все мое тело съежилось от стыда. Я знала, что это не совсем правда, но это утверждение казалось достаточно близким к истине, чтобы о нем солгать: хотя ярлык «парня» ему и не подходил, он меня ждал. Все это время я была брошенной, нежеланной. Возможно, он совершенно забыл о прошлом и сейчас влюблен и занимается сексом с кем-то еще – с женщиной, с ученицей.

При этой мысли мой мозг замкнуло – вспышка яркого света и боль. Машина вильнула на обочину, потом снова выехала на дорогу.

Норумбега не изменилась: окаймленная деревьями река, книжный магазин, табачная лавка, пиццерия, булочная, над городом с вершины холма блестел кампус Броувика. Я припарковалась на его подъездной дорожке, за универсалом – тем самым, на котором мы уезжали из кампуса к нему домой, а потом катались по восточным лесам, в то время как его свободная рука лежала у меня между ног. Столько времени прошло, но чувствовала я себя так же, как и два года назад. Я была в той же одежде, так же выглядела, но, может быть, я, сама того не замечая, повзрослела. Что, если он меня не узнает? Я вспомнила тень разочарования на его лице, когда мне исполнилось шестнадцать: «Теперь практически женщина». Возможно, я зачерствела и постарела. Я чувствовала в себе силу – по крайней мере, я стала сильнее, чем раньше. Но почему? Никакие невзгоды меня не закалили. Я видела аварию из-за деревьев, переписывалась с какими-то мужчинами онлайн, чуть не попала в лапы какого-то лоха с коллекцией оружия, съела кучу пирогов в забегаловке в одиночку. Может быть, все это вместе сделало меня мудрее. Я уже даже не была уверена, что клюнула бы на него, будь он моим учителем сейчас.

Я принялась колотить в его дверь, как коп, вместо того чтобы просто постучать, потому что хотела его напугать, и отчасти ожидала, что он не отзовется и будет, задержав дыхание, неподвижно стоять посреди гостиной, пока я не сдамся и не уеду. Возможно, он больше не хотел меня видеть; может быть, для того он меня и отослал – чтобы вырвать меня из своей жизни вместе со всеми разрушительными последствиями, которые я собой олицетворяла.

Но нет – Стрейн открыл так быстро, словно ждал прямо за дверью. Он широко распахнул створку, и я наконец увидела его. Он выглядел одновременно старше и моложе, борода у него поседела, волосы отросли. Загорелые руки, футболка и шорты, мокасины без носков. Бледные ноги покрыты темными волосами.

– Боже, – сказал он. – Ты только посмотри на себя.

Он проводил меня внутрь, положив ладонь мне на спину. Не думала, что соскучусь по запаху его дома, но он кружил мне голову, и я вскинула руки, чтобы защититься. Стрейн спросил, не хочу ли я выпить, кивнул в сторону гостиной и велел мне сесть. Открыв холодильник, достал две бутылки пива. Был полдень.

– С днем рождения, – сказал он, протягивая мне бутылку.

Я ее не взяла.

– Я знаю, что ты сделал, – сказала я, пытаясь уцепиться за свою злость, но мой голос прозвучал пискляво.

Я была жалкой мышкой, уже готовой расплакаться. Стрейн успокаивающе дотронулся до моего лица. Я отшатнулась, одновременно вспоминая строку из «Лолиты», когда Гумберт спустя много лет нашел Ло: «Я умру, если тронешь меня».

– Ты заставил их меня вышвырнуть, – сказала я.

Я ждала, что его лицо побледнеет и увянет, как у человека, которого вывели на чистую воду, но на нем не отразилось почти ни следа эмоций. Он просто несколько раз моргнул, словно пытаясь разобраться, почему я злюсь. Поняв это, он улыбнулся.

– Ты расстроена, – сказал он.

– Я в ярости.

– Окей.

– Это ты добился, чтобы меня вышвырнули. Ты от меня избавился.

– Я от тебя не избавлялся, – мягко сказал он.

– Но ты добился, чтобы меня вышвырнули.

– Мы сделали это вместе. – Он улыбался, одновременно хмуря брови, словно мое нелепое поведение сбивало его с толку. – Ты что, не помнишь?

Он попытался припомнить мне, что я сама обещала обо всем позаботиться, что он до сих пор видит мой целеустремленный взгляд. Я твердо решила принять удар на себя.

– Я при всем желании не смог бы тебя остановить, – сказал он.

– Не помню, чтобы я это говорила.

– Ну, тем не менее это так. Я это прекрасно помню. – Он отхлебнул пива, вытер рот запястьем и добавил: – Ты была очень храброй.

Я попыталась вспомнить наш последний разговор перед моим отъездом – это было у него во дворе, вокруг сгущалась ночь. Как я паниковала, умоляла его сказать мне, что все будет нормально, что я все не разрушила. Казалось, я его напугала. Вот что я помнила лучше всего – с каким отвращением он смотрел, как я истерю, икаю и пускаю сопли. Я не помнила, чтобы я говорила, что обо всем позабочусь. Помнила только, как он говорил, что у нас все будет нормально.

– Я не знала, что меня исключат, – сказала я. – Ты не говорил, что это случится.

Он пожал плечами. Ну ладно, мой косяк.

– Возможно, мы и не обсуждали это вслух, но ты должна была понимать, что это был единственный способ спастись от ада, который нам угрожал.

– То есть это был единственный для тебя способ не попасть в тюрьму.

– Ну да, – согласился он. – Об этом я тоже, разумеется, подумал. Естественно.

– А как насчет меня?

– Что насчет тебя? Посмотри на себя. Разве ты не в порядке? С виду ты в полной норме. Ты прекрасно выглядишь.