Полет орла - Валентин Пронин

– Буду стараться, ваше сиятельство, – уверил министра Сеславин. – А если государь…

Князь опять помрачнел и до странности доверительно наклонился через стол навстречу Сеславину.

– А государь, да будет вам известно, – сказал он, понижая звучание своего и так негромкого голоса, – пребывает в погружении молитвенных настроений. Его Величество чрезвычайно благочинно и постоянно посещает службы и молебны не только в Петербурге или Москве. Он ездит часто в святые обители, находящиеся в разных местах России, беседует с честными отцами, известными благочестием и постничеством, со старцами, схимниками, архимандритами. И придает оным встречам первостатейное значение. Такова государева воля и таково стремление его сердца.

Два суровых воина – военный министр России и израненный герой прошедшей войны молча, со скрытым значением, посмотрели друг другу в глаза.

– Разрешите отбыть, ваше сиятельство, с душевной благодарностью за обнадеживающую беседу. – Сеславин поднялся, отступил два шага, поклонился, потом по-военному стукнул каблуками и, церемонно повернувшись, пошел к двери. В дверях еще раз склонил голову.

– Докладывайте мне лично, пишите о своих и других делах. Я внимательно изучу ваши послания, – пообещал князь. – Добрый путь, Александр Никитич, с Богом.

Генеральская тройка с надежным ямщиком и звонким «валдайским» колокольчиком мчала Сеславина по Петербургскому тракту. Навстречу в легких кибитках проносились фельдъегери, почтовые возки с охраной и почтальоном на козлах. Умеренно рыся, влекли четверкой лошадей в столицу или от нее наемные кареты с пассажирами. Ехали медленно возки помещиков и купцов с имуществом, семьями и слугами. Иной раз на выписной лакированной каляске старался обогнать всех какой-нибудь светский щеголь или важный чиновник. Длинными медлительными вереницами двигались обозы, груженные разного рода товарами, продовольствием, строительным камнем и кирпичами, сосновым и березовым кругляком, пиленым лесом, пеньковыми канатами для флота или железом для оружейных заводов. Изредка мелькали всадники в гражданском плаще или военном мундире.

Как генералу, на почтовых станциях лошадей Сеславину меняли незамедлительно, и Александр Никитич очень быстро миновал уже привычные для него города, придорожные села, ярмарки, трактиры и узнаваемые синеющие до горизонта лесными и полевыми картинами окрестные просторы. Дождь временами накрапывал или хлестал обильно, вечерний воздух был неподвижен, клонились отягченные влагой хлеба, тучи чернели за низкой грядой темных елей, иногда внезапно прорывалось солнце. Надвигалась летняя ночь; шипящая огненно-ветвистая молния вдруг освещала меркнущее небо; требовалась остановка, ночлег. Но уже с раннего утра Сеславин требовал свежих лошадей, и тройка несла его лихо и бодро, приближаясь к приграничным, также знакомым ему еще с войны двенадцатого года местам с признаками западных черт и особенностей селений и городов.

На польской границе он переоделся в партикулярное платье: европейский модный редингот, плащ с пелериной, дорожную шляпу – и продолжал путешествие на мальпосте уже не отставным генералом, а будто бы обычным российским подданным, направлявшимся по заветной диагонали через Германию и Францию к отрогам опаленных южным зноем Пиренеев, в Барреж.

Хотя прошло не столь долгое время с его последнего пребывания здесь, но ни в гостинице, ни на курортной галерее, где в отдельных помещениях находились ванны с целебной водой и суетился персонал, обслуживающий больных, Сеславина никто не узнал. С утра он разбирал бумаги, записи и чертежи, сделанные им при осмотре прусских, моравских, французских крепостей, вспоминая невольно прошлые сражения. Потом завтракал в гостиничном ресторанчике и шел для погружения в целебные воды баррежских ванн. Через несколько дней он, уже отдохнувший после дальней дороги через Европу, освеженный ваннами и приободрившийся, направился в лавку Матильды за трубочным табаком. Невольно всплыли в сознании жаркие объятия и поцелуи смуглой хозяйки.

Подойдя к лавке, он отворил дверь и собирался встретить взгляд черных пламенных глаз. Однако за прилавком стояла молоденькая, беленькая, с гладко причесанной головкой, остроносая девушка в светлом платье, украшенном черной рюшью.

«Матильда наняла эту девицу? – подумал Сеславин, предчувствуя неприятность последующих событий. – А где же она сама?»

– Добрый день, мосье, – заулыбалась остроносая девушка за прилавком. – Что прикажете?

Сеславин назвал сорт излюбленного местного табака и словно никогда не бывавший здесь человек принялся рассматривать трубки, безделушки, брелки, пачки испанских сигар, привезенных из колоний.

– А как себя чувствует госпожа Матильда? – спросил он с рассеянным видом. – Я лечился здесь несколько лет тому назад. Тогда она продавала мне табак.

– О, мосье! – захлопала длинными ресницами девушка. – Мне кажется, она умерла года четыре… а, может быть, и пять лет прошло. Я точно не знаю. Фернан! – закричала продавщица. – Спустись побыстрей. Тут господин приезжий интересуется твоей покойной теткой.

По узенькой лестнице, которой Сеславин поднимался когда-то в спальню Матильды, спустился всклокоченный усатый парень в грязноватой рубахе, распахнутой на волосатой груди.

– Что угодно, мосье? – бойко поинтересовался Фернан, из уважения к покупателю застёгивая рубашку. – Тётя Матильда? Похоронили пять лет назад при церкви Санта-Роса Гальбоно.

– Чем она заболела? – нахмурился Сеславин; интуиция всегда подсказывала ему возможные неприятности и засады. В нынешнем случае это была очередная ловушка судьбы.

– Что вы, мосье! Тетя Матильда была крепка, как кремень, и еще довольно молода. Она ничем не болела. Ее убили.

– Кто и за что погубил такую красивую почтенную женщину? – чувствуя искреннее огорчение, спросил бывший партизан. – Это очень странно.

– Ничего странного, мосье, – развел руками, заросшими густым волосом на предплечьях, усатый Фернан. – По правде говоря, тетя Матильда тогда была признана всем городом красавицей. Она и овдовела при подозрительных обстоятельствах. То есть ходили слухи, что мужа ее тоже убили… отравили какие-то негодяи.

– Отравили? – снова удивился Сеславин. – Почему?

– Думаю, из-за нее. Да что особенного! Зашел человек в таверну выпить стакан хереса. Ему и подсыпали какой-то отравы. Пойди – докажи! Выпил он вина, пришел домой как ни в чем не бывало. А ночью у него начались судороги, и он отдал душу Богу, вот и все дела. Похоронили его чин по чину, а тетка Матильда через неделю стала любовницей Жозе Эредиа, каталонца. Так, Инесс? – обратился Фернан к остроносой девице.

– А я откуда знаю, – фыркнула продавщица. – Матильда твоя тетка, не моя.

– Однако ты сейчас торгуешь в ее лавке, потому что я ее единственный родственник. Ее дело перешло ко мне. Так вот…

– Кто такой этот… – начал Сеславин.