Сердце рыцаря - Джиллиан Брэдшоу

– Полно, милая, полно, – мягко сказала Авуаз, поглаживая ее по спине. – Я знаю, знаю. Он был твоим единственным господином, тем человеком, которому ты хотела угодить, пусть даже для этого нужно было разочаровать всех остальных, – и вот теперь ты никогда не сможешь это сделать. Но, милая, плача об этом, радуйся за него. Умереть в крестовом походе – благо, и теперь он в раю.

Они дали ей поплакать несколько минут, а потом Авуаз заставила ее снова сесть, а Хоэл налил ей вина. Мари проглотила немного, с трудом протолкнув его в сведенное судорогой горло.

– Как он умер? – спросила она.

Оказалось, что не в бою, как ему хотелось бы. Хоэл получил известие от своего сына, Алена Фергана, который регулярно посылал ему новости о крестовом походе. Герцог дал письмо Мари и разрешил прочесть все самой. Там говорилось, что много храбрых рыцарей умерли от лихорадки по дороге из Антиохии, и среди них самым выдающимся был Гийом Пантьевр Шаландрийский, человек, всеми уважаемый за отвагу и воинскую доблесть. Мари вдруг догадалась, что этот же человек должен был сообщить и о смерти Роберта Пантьевра при осаде Никеи, почти год назад, так что Хоэл получил это известие раньше самой Мари и смог устроить ее тихое по-хищсние из монастыря Святого Михаила. И это напомнило ей о ее собственном положении.

Теперь она редко вспоминала о том, что она пленница, которую держат ради земли, наследницей которой она считается, хотя знала, что наступит день, когда все наконец убедятся в том, что она не намерена предавать честь семьи, – и тогда эта чудесная жизнь при дворе закончится и ей придется вернуться в монастырь. И что еще хуже, ей придется там остаться. Случилось то, чего она опасалась: противоречащие друг другу принципы все-таки встали передней. Как она теперь выйдет замуж за нормандца, когда он может воевать с Бретанью и убивать храбрых молодых людей, которые были ее поклонниками? Но как она выйдет замуж за бретонца, предав отца и взяв обратно все свои гордые слова? Нет, ей придется поклясться Хоэлу в том, что она ни за кого не станет выходить замуж, и вернуться в монастырь.

Она отложила письмо и печально посмотрела на герцога и герцогиню.

– Ну что ж, – проговорила она, – владетель Шаландри мертв. Это все меняет, не так ли?

– Милая, мы не хотели обсуждать это с тобой сегодня, – сказала герцогиня. – Никто не станет заставлять тебя принять решение, пока ты так потрясена.

– Но это все меняет, так? – не сдавалась Мари. – Теперь поместье по закону переходит к его сеньору. Как наследница, я должна принести ему вассальную клятву, чтобы вступить во владение им. Только непонятно, кто этот сеньор.

Авуаз вздохнула, но Хоэл уже воинственно выпрямился.

– Я его законный сеньор, – твердо заявил он. – Мари, девочка моя, не тебе принимать решение о судьбе Шаландри. У меня есть документы, которые докажут мое право любому беспристрастному суду. Они должны убедить даже тот пристрастный суд, которому я должен буду их представить.

Мари уставилась на него, не понимая, что он говорит. При чем здесь суды?

– Мы не будем обсуждать это сегодня! – непререкаемо заявила Авуаз. – Мари, допивай вино и отправляйся спать.

– Нет! О чем вы говорите, что за суд? – вопросила Мари, переводя взгляд с герцога на герцогиню и обратно. – Я думала, что вы рассчитываете получить Шаландри через меня. Я думала...

– Милая, – сказала герцогиня, – я уже давно поняла, что ты не выйдешь замуж ни за кого из наших мужчин, даже за беднягу Тьера. Так я и сказала Хоэлу. Я сказала, что Тиарнан, может, и заставил бы тебя передумать, но он женат. А потом он исчез. Нет, мы с Хоэлом уже давно ничего от тебя не ждем. Вместо этого мы решили поставить вопрос перед судом.

– Какой суд может рассматривать спор между Бретанью и Нормандией? – недоверчиво спросила Мари.

– Есть такая персона, как король Франции, – ответил Хоэл. – Согласен, он жирный старик и мало чего стоит, и он смертельно боится Роберта Нормандского, но формально он сюзерен Роберта, как и мой, и имеет право вершить суд в нашем споре. А Роберт, хочу тебе напомнить, сейчас в Святой земле, тогда как я – здесь. У меня есть неплохой шанс выиграть дело. Так что, как видишь, девочка, тебе можно не терзаться насчет того, кто имеет право на твою вассальную клятву. Ты в этом деле не судья.

Она изумленно посмотрела на Хоэла, а потом густо покраснела. Значит, вся ее решимость, вся твердость и благородство стали лишними, и судьбу Шаландри равнодушно решат в далеком Париже?

– Хоэл, хватит! – вмешалась герцогиня. – Как ты можешь тут стоять и разговаривать, когда она только что получила известие о смерти отца? Мари, иди в постель.

Авуаз помогла Мари встать.

– Извини, – сказал Хоэл, подхватывая ее под руку, – но ты сама спросила.

Она не нужна им в качестве пленницы, они ничего от нее не ждут – и все же попрежнему к ней добры! Когда ее отец давал ей только пустоту, эти двое дарили любовь. Мари снова заплакала.

– Если в суде решат, что законные права на Шаландри принадлежат вам, – прерывающимся голосом проговорила она, – то никто не будет этому так рад, как я.

Авуаз поцеловала ее в щеку.

– Милая, – посоветовала она, – не говори сейчас ничего, о чем придется пожалеть потом. Сначала отдохни.

Когда Мари увели в постель, а герцог и герцогиня тоже отправились спать, волк лежал без сна в своем углу, сражаясь со словами. Они называли имя, которое раньше принадлежало ему, – Мари, герцог и герцогиня. Теперь он узнавал это имя, когда его слышал, несмотря на искаженный слух. Так называл его Жюдикель. Он наблюдал за происходившим, пытаясь понять, почему женщина так расстроена, а потом услышал свое имя. И теперь он лежал неподвижно, усердно пытаясь сосредоточить свой подавленный разум и сложить вместе то, что они говорили. Плохо подогнанный намордник резал уши, а окружавшие его запахи человека заставляли инстинктивно напрягаться от страха, тогда как стыд из-за того, что он, скованный и безгласный, лежит в доме человека, который когда-то высоко его ставил, не давал ему заснуть. И он измучил себя, пытаясь понять то, что происходит вокруг: это хотя бы отвлекало его от всего остального. Он думал, по большей части без слов, передвигая громоздкие кирпичи понятий, как потерявший руку человек неловко двигает инструмент культей.

В письме были дурные вести для Мари: да, это он понял.

Мари ожидала, что произойдет еще что-то, а Хоэл сказал что-то, что ее удивило. Он поворачивал это так и этак, ища слова, которые бы встали на место. Да, Мари должна уехать... остаться... что?

Плохая новость письма заключалась в том, что умер ее отец, поэтому она плакала. А потом что-то непонятное, и герцогиня успокоила Мари, что никто не станет заставлять ее... Нет, было сказано не так. Герцогиня сказала Мари, что они знают: она замуж не выйдет. А потом – его имя: Тиарнан. Может, заставил... передумать.

Почему он мог заставить ее передумать? Замуж.

Только после долгого утомительного сражения он начал понимать, что Мари была в него влюблена. Он не вполне поверил своему вымученному истолкованию, но даже возможность того, что он был прав, ударила в его душу мучительной болью. Он снова вспомнил ее у источника Нимуэ, когда разбойники прижимали ее, обнаженную, к земле. Она была привлекательной женщиной, и к тому же храброй и верной. Теперь, познав предательство, он ценил верность гораздо сильнее. Но что ему теперь до всех привлекательных женщин?