Сердце рыцаря - Джиллиан Брэдшоу

Жюдикель смотрел на нее с удивлением. Она стояла на коленях почти неподвижно. Широкий серый плащ складками падал с прямых плеч, голова в простой белой повязке была опущена. Ее щеки пылали от смущения. Было видно, что ей нелегко далось это признание. Даже на первый взгляд было видно, что она не из тех женщин, кто легкодарит свою любовь. Знал ли Тиарнан о том, что она в него влюблена? Он никогда не упоминал об этом, да и о ней самой почти не упоминал. Теперь Жюдикель вспомнил о ней кое-что: ее насильно увезли из монастыря, и она пыталась туда вернуться, когда Тиарнан ее спас. Она решительно отказалась выйти замуж по приказу герцога, уважая клятву верности, которую ее отец принес Нормандии. Ясно, что эта женщина с характером. .

– Продолжай, – попросил он, уже заинтересовавшись ее признанием.

– Когда Тиарнан исчез, – сказала Мари, – его вдова приехала в Плоэрмель, где я состояла при герцогине Авуаз. Мы делили постель, и когда я попыталась выразить ей соболезнование в ее утрате, она сказала мне – мы были одни, и нас никто не слышал, – что мне не надо сожалеть, что ее муж скрывал страшную тайну и она счастлива избавиться от него. Она сказала, – Мари с гневом заставила себя произнести эти слова, – что он был худшим чудовищем, чем тот разбойник, от которого он меня спас. Я бы не стала сейчас повторять ее слова, если бы они с тех пор не терзали меня постоянно. Я понимаю, святой отец, что никогда не имела никаких прав на Тиарнана. Но… я испытывала к нему то, чего не испытывала ни к одному другому мужчине, и способность на такое чувство освободила меня от страхов, которые давно меня преследовали. Если он был чудовищем и все мои чувства основывались на невежественных грезах, тогда я по-прежнему в тюрьме. То, в чем Тиарнан мог исповедоваться вам под печатью таинства, свято. Я не прошу, чтобы вы мне об этом рассказывали. Но меня очень утешило бы, если бы вы просто могли ответить: у его жены действительно была причина его ненавидеть? Я клянусь Богом и моей бессмертной душой, что, если вы скажете мне об этом, я никому этого не повторю. Мне хотелось бы это узнать только для моего собственного спокойствия.

Этот вопрос ранил Жюдикеля страшнее клинка. Он вспомнил истеричную молодую женщину в Таленсаке. Может ли он твердо заявить, что ее смятение было беспричинным? Церковь, которой он служит, встала бы на ее защиту. Единственное, что он мог этому противопоставить, были заверения, что Тиарнан стал таким не добровольно и что он никогда преднамеренно не причинял этим кому-то вреда. Сам он был убежден, что этот человек неповинен. Однако церковный суд с этим никогда не согласился бы.

– Дитя, что ты хочешь от меня услышать? – резко спросил он. – Я был исповедником Тиарнана, но я был не только им. Я был приходским священником Таленсака, когда он был маленьким, и почти заменял ему отца. Наполовину он таков, каким его сделал я. Так как же я могу быть судьей между ним и его женой? Если он осужден, то осужден и я. Возможно, он был чудовищем. Она определенно так считает. Я не могу в это поверить – никогда не поверю, потому что этого человека я горячо любил. Но мне нельзя доверять. Я подвел Тиарнана и могу подвести тебя тоже.

Мари подняла глаза и изумленно посмотрела на священника. Она ждала успокоения или осуждения, но не такого!

– Почему вы говорите, что подвели его?

– Потому что не смог с уверенностью сказать ему, была ли тайна, за которую его осудила жена, грехом. Если бы я его осудил и связал епитимьями, возможно, он и сейчас был бы владетелем Таленсака.

Долгие мгновения Мари молча смотрела на него.

– Значит, вы говорите мне, – с трудом проговорила она, – что не можете дать ответа, потому что сами его не знаете.

– Да, – с облегчением подтвердил Жюдикель. – Дитя, ты сказала, что твоя любовь к моему приемному сыну освободила тебя от давних страхов. Если дверь твоей темницы открыта, так ли важно, был ли ключ, который ее отпер, подлинным или поддельным?

Мари прикусила палец. Дверь действительно открылась – и она через нее прошла. Но если ключ поддельный, то все, что ждало за дверью, может оказаться таким ужасным, как она раньше боялась. Плотская любовь убила ее мать, а у источника Нимуэ чуть было не убила ее саму. Возможно, она никогда не узнает плотской любви (скорее всего она будет доживать свои дни в монастыре), но если ей не суждено ее узнать, то тем важнее знать цену того, чего она будет лишена.

– Я была в Треффенделе на этой неделе, где герцог устроил охоту, – проговорила она после долгого молчания. Почему-то ей казалось, что происшедшие там события имеют отношение к ее вопросу. – Он поймал волка...

– Волка? – резко переспросил Жюдикель.

Она посмотрела на него, изумившись страху, прозвучавшему в его голосе.

– Да, – подтвердила она.

Жюдикель опустил голову. Его руки впились в ограду так, что костяшки пальцев побелели, но он ничего не сказал. В лесу много волков. У него не было объяснений, почему его сердце мгновенно поверило тому, что это был именно тот. Не будет ни заупокойной мессы, ни похорон – только его частные молитвы за мертвого и его тайный траур.

Недоуменно глядя на него, Мари продолжила:

– Герцог Хоэл поймал этого зверя живым.

Голова Жюдикеля снова резко вскинулась вверх, глаза изумленно округлились.

– Когда собаки его загнали, он бросился к герцогу, – объяснила Мари, все сильнее удивляясь, – и лизнул ему ногу. И герцог оставил его живым и забрал с собой в охотничий дом. Он решил, что этого волка приручили, когда он был маленьким... В чем дело?

Темные глаза священника возбужденно сверкали.

– Ничего. Продолжай.

Мари озадаченно покачала головой:

– Я боялась волков. Мне приснился страшный сон про этого зверя. Когда я проснулась, то пошла посмотреть на него, чтобы увериться в том, что мой сон был неправдой. Волк, которого я боялась, оказался всего лишь испуганным животным, – медленно продолжила она. – Очень красивым зверем. И это – то же самое, что я узнала от Тиарнана. Вы правы, святой отец. Мне не нужно знать, что у него была за тайна. Даже если он был настолько виновен, как кажется его жене, то, что я узнала от него, остается правдой.

Однако Жюдикель ее не слушал.

– А что герцог собирается делать с этим волком? – спросил он.

Она пристально посмотрела на отшельника – и тут к ней пришло понимание.

– Так это ваш волк! – воскликнула она. Но он покачал головой:

– Нет. Нет. Но я знаю, чей это волк. Мари это начало забавлять.

– Он хочет его вернуть? Герцог так им доволен! Ему хочется быть единственным человеком, которому удалось приручить волка.

– Он имеет на него больше прав, чем кто бы то ни было, – осмотрительно заявил Жюдикель. Он оглянулся на небольшое распятие, висящее на стене. – Кажется... предопределенным, что он попал к герцогу и герцог проявил к нему милосердие.

Лицо отшельника внезапно озарилось удивительно ясной улыбкой. Впервые после его провала в Таленсаке он почувствовал надежду. Тиарнан в безопасности, и его принял прежний сюзерен. Пусть он принят как зверь, но по крайней мере он снова оказался среди людей и защищен от безжалостного преследования со стороны врагов. Это казалось настолько чудесным, что Жюдикель почти поверил в то, что когда-нибудь снова услышит голос своего приемного сына. Все его существо благодарно рванулось к небесам.