Левая Рука Бога - Пол Хофман

— Он не раз говорил мне во время нашего побега через Коросту, что мое спасение — самый глупый и безумный поступок, который он когда-либо совершал.

— И ты ему веришь? — выдохнула потрясенная Арбелла.

Риба рассмеялась:

— Не совсем. Мне кажется, иногда он говорит серьезно, а иногда шутит. Но я видела его спину (Риба позволила себе эту подмену действующих лиц ради достижения цели, тем более что это не противоречило истине), когда мы мылись в источнике — одному Богу известно, как он отыскал его в том жутком месте, — и Генри рассказал мне, что делали с Кейлом в Святилище. С самого раннего детства Кейла этот Искупитель Боско наказывал его за малейшую провинность — чем проще был проступок, тем лучше. Он ставил ему в вину все: скрещенные большие пальцы во время молитвы, отсутствие хвостика в цифре девять при письме… Он выволакивал его перед строем и яростно избивал: валил на землю и колотил ногами. А потом сделал из него убийцу.

К этому времени Риба взвинтила себя до крайней степени ярости, причем направленной не только против Искупителей.

— Поэтому странно, что ему вообще могло прийти в голову и пальцем пошевелить ради меня или вас, не говоря уж о том, чтобы рисковать собственной жизнью. — Как ни невозможно это себе представить, глаза Арбеллы Лебединой Шеи стали еще больше. — Так что, мадемуазель, думаю, давно пришло время перестать вам смотреть на него, задрав свой очаровательный носик, и выказать ему благодарность и сострадание, коих он заслуживает.

Теперь Риба уже несколько утратила чистоту намерений, коими руководствовалась, начиная свою отповедь, и отчасти любовалась собственным праведным гневом и смущением хозяйки. Но дурочкой она не была, поэтому поняла, что пора остановиться. В комнате надолго наступила тишина. Стараясь не заплакать, Арбелла часто моргала. Увлажнившимся взором она обвела стены, потом снова посмотрела на Рибу, потом опять на стены и тяжело вздохнула:

— Такое мне и в голову не приходило. Я была глубоко неправа.

В этот момент послышался стук в дверь, и вошел Кейл. Он не заметил той явной перемены, которая произошла в атмосфере комнаты за время его отсутствия. Перемена, между тем, была гораздо более глубинной, нежели думали Риба и даже юная аристократка, полагавшая, будто она многое поняла. Арбелла Лебединая Шея, красивая и желаннейшая из желанных, действительно была тронута и испытала жалось при виде страшных мет жестокости на спине Кейла, но к этому чувству примешивалось и другое, менее благородное: невиданной силы вожделение.

Обнаженный до пояса Кейл являл собой полную противоположность стройным юношам Матерацци, сильным и ловким. Кейл был широк в плечах и неправдоподобно узок в талии. В нем не было никакого изящества, это был комок мускулов и мощи, сравнимый с быком или волом. Его исполосованная шрамами фигура не привлекла бы внимания скульптора своей красотой. Но одного взгляда на него в тот момент хватило Арбелле Матерацци, чтобы что-то — не только сердце — замерло в ней.

— Итак, Искупитель, — проворковал Китти Заяц, поскребывая ногтями поверхность стола, на которой стояла золотая статуя Страбоновой Вожделеющей Венеры. От замирающего звука его голоса Искупителю Стремечку Рою казалось, что в ухо его мягко заползает нечто более ужасное, чем человек в состоянии себе вообразить. — Это очень странно, — продолжал Китти Заяц, уставившись на статую. Во всяком случае, Искупителю Стремечку Рою казалось, что он не сводит с нее глаз, на самом деле лицо Китти Зайца было, как всегда, скрыто под опущенным серым капюшоном, за что Искупитель возблагодарил Бога.

— Статуя ваша, если вы нам поможете. Какое значение имеют наши намерения?

Тихое поскрипывание ногтей по дереву продолжалось еще некоторое время, потом — Искупитель чуть не подпрыгнул от испуга — вдруг прекратилось, и полностью закрытая рукавом рука протянулась к статуе. Еще миг — и серая ткань чуть соскользнула назад, приоткрыв руку. Только это была не рука. Представьте себе нечто серое и волосатое, похожее на собачью лапу, но длиннее, с крапчатыми ногтями. Впрочем, что бы вы ни вообразили, оно будет далеко от жуткой действительности. Несколько секунд эти ногти нежно, как мать поглаживает младенца по лицу, ласкали статую, потом снова спрятались под рукавом.

— Красивая вещица, — проклокотал Китти Заяц. — Но я слышал, что ее распилили на десять частей и бросили в жерло вулкана в Дельфах.

— Как видите, нет.

Последовал долгий выдох, напоминавший горячее, влажное и дурно пахнущее дыхание большого и злобного пса; Искупитель даже ощутил кожей движение воздуха.

— У вас ничего не выйдет, — по-голубиному проворковал Китти Заяц.

— Это лишь ваше мнение.

— Это факт, — резко оборвал Китти Заяц.

— В любом случае это наше дело.

— Вы собираетесь развязать войну, а это уже и мое дело.

Повисла долгая пауза.

— В целом я ничего не имею против войны, — продолжил Китти Заяц. — В прошлом я всегда извлекал выгоду из войн. Вы бы удивились, мой дорогой Искупитель, если бы узнали, сколько денег можно нажить на поставках низкокачественного провианта, спиртного и утвари даже при самой малозначительной войне. Мне нужны письменные гарантии того, что в случае вашей победы ничто из моего имущества не пострадает и что я буду иметь свободный и охраняемый проход куда пожелаю.

— Мы согласны.

Ни один из них другому не верил. Китти Заяц, конечно, был рад подзаработать на войне, однако его планы простирались гораздо дальше.

— Потребуется время, — снова смрадно выдохнув, сказал Китти Заяц, — но наш план будет готов не позже, чем через три недели.

— Это слишком долго.

— Возможно, но именно столько времени это займет. До свидания.

На этом Искупителя Стремечко Роя препроводили из личных покоев Китти Зайца во двор и дальше — в город.

На площади перед виселицей собралась толпа, глазевшая на болтавшихся в петлях двух юношей не старше шестнадцати лет. На шее у каждого имелась табличка с надписью: «НАСИЛЬНИК».

— Кто такой насильник? — спросил у сопровождавшего его охранника Искупитель Стремечко Рой, знавший по опыту, что невинность и жестокость способны мирно сосуществовать.

— Любой, кто пытается сбежать, не заплатив, — последовал ответ.

Направляясь к тщательно охраняемым теперь внешним помещениям покоев Арбеллы Лебединой Шеи, Кейл размышлял. Несмотря на всю свою недоверчивость и обиду по отношению к Арбелле Лебединой Шее, даже он начал замечать, что ее обращение с ним сделалось мягче. Она больше не сверкала на него гневно очами и не съеживалась, когда он оказывался рядом. Порой он даже спрашивал себя, не таится ли в ее взгляде некий важный смысл (хотя, конечно, ему и в голову бы не пришло опознать в нем жалость или желание), но тут же отказывался от предположения за полной его бессмысленностью. И тем не менее нечто необычное происходило.