От/чет - Василий Сретенский

Тут академик впервые за все время моего рассказа сменил позу Скрюченного Мудреца на позу просто Мудреца и показал тем самым, что глубина его всеведения не препятствует общению с внешним миром.

— Не трех, а как минимум четырех. Мы сейчас с тобой одну загадку русской истории разгадаем. Загадку смерти святого Бориса.

— А что с ней не так?

— А все. Давай-ка поработай. Изложи, что помнишь о его убийстве.

— Хорошо. Борис и его младший брат Глеб — сыновья великого князя Владимира Святославича от багрянородной принцессы Анны. Всего же у него к 1015 году оставалось в живых девять сыновей. Формально старший на то время, Святополк — скорее всего не сын, а племянник Владимира, взявшего в жены вдову брата Ярополка уже беременной. Следующий по старшинству, Ярослав, сидел в Новгороде. В 1014 году он отказался платить отцу дань. Только болезнь Владимира, от которой он так и не оправился, помешала его походу на сына-мятежника. Борис же, формально получивший во владение Ростов, постоянно находится при отце. А когда разболевшийся Владимир узнал, что на Русь идут войной печенеги, он поставил во главе своей дружины именно Бориса. Многие историки считают, что тем самым великий князь показал, кто должен наследовать его престол вопреки правилу старшинства, которое, кстати, сам Владимир игнорировал, выгнав своего старшего брата Ярополка из Киева и убив его в конце концов.

— Пока все верно. Теперь из того, что ты мне тут только что рассказывал, следует, что при Владимире Святославиче в Киеве существовала община неких последователей Иуды. Более того, великий князь скорее всего был в курсе их деятельности. И скажи ты мне: можем мы предположить, что знавший секрет воскресения Владимир поделился им с любимым отпрыском или с кем-то, кто находился рядом с предполагаемым наследником?

— Можем. Если для начала предположить, что такая тайна вообще была.

— Ну, чеши тогда дальше. Да не задницу чеши. Излагай. Я изложил. Борис уходит в поход. Владимир, его отец умирает. Святополк то ли внезапно приезжает в Киев, то ли там уже находится в заточении и, освободившись, начинает уговаривать киевлян признать его великим князем. А заодно, чтобы сомнений не оставалось, посылает верных людей убивать своих братьев. Первой жертвой стал Борис, отказавшийся воевать со старшим братом и отпустивший отцовскую дружину.

— А остальные нам и не нужны. Вот что ты мне скажи: кто убил Бориса?

— Сначала доверенный Святополка Путьша и вышгородские бояре: Талец там был, ну и другие. А потом…

— Вот то-то и оно. Как это вообще можно сначала убить и потом?

— В летописи записано, что убивали, да не убили. И потом пришлось еще раз убивать.

— Летописец, мил друг, пытался согласовать несогласуемое, перелагая более ранний документ: «Сказание и страдание и похвалу мученикам святым Борису и Глебу».

Академик вытащил себя из кресла, прошлепал к книжным полкам и вернулся обратно с текстом.

— Значит, так. Убийцы приближаются к шатру Бориса. — Дальше он прочел вслух: — «…И узре текущих к шатру, блистанье оружия и мечное оцещение. И без милостыни бысть прободено честьное и многомилостивое тело святого и блаженого Христова страстотерпца Бориса. Насунуша копии окаянные Путьша, Талец, Еловичь, Ляшко. И ту же его пронзоша». Вот тут убили его не до конца. Борис выбегает из шатра, его настигают убийцы и говорят…

Он поискал на столике футляр с очками, вытащил их и поднес к глазам:

— Ara. «И я ко бысть уранен и искочи ис шатра в оторопе. И начо глаголити стояще округ его: „Что стоите зряще! Приступивше скончайте повеленное вам!“» Дальше Борис долго молится, на полстраницы. Так, кончил молиться. «И воззрев к ним умиленама очима и спадшем лицом, и весь слезами облиявся, рече „братие приступивъше, скончайте службу вашю. И буди мир брату моему и вам, братие“. И абие успе, предав душю свою в руце бога жива, месяца 24 день». Ну вот, «успе». Умер. Мертвый лежит. Его заворачивают в шатер и везут…

— Куда?

— Какая, нахлест, разница! Везут. А он вдруг оказывается живым. Хотя убивали дважды: в шатре и вне шатра, причем несколько человек.

— Кольчуга могла помешать. Или недопрободили.

— Хорошо, недопрободили, чучела безрукие, или, как пишет тот же летописец, «тщеловеки не хуже есть бесы». А теперь скажи: что должен сделать киллер, узнавший, что работу свою сделал плохо и жертва жива?

Я пожал плечами:

— Добить, наверное.

— Ну, наверное. Все надо делать до конца, как сказано в одной детской сказке. А они дожидаются, пока живого еще Бориса увидит Святополк. Причем непонятно где увидит, поскольку Святополк в это время как раз вече киевское убалтывает, собирается великим князем настоловаться. Однако же посылает новых убийц, на этот раз варягов. Те убивают Бориса в последний раз. Но если залезть в «Сказание», то получается, что дышать Борис стал не сразу. Где тут… ara: «Блаженного же Бориса обретавши в шатре возложивше на кола, повезоша. И яко быша на бору, начал всклоняти святую главу свою. И се уведев Святополк, послав два варяга и прободоста и мечьм в сердце. И так скончася и восприя неувядаемый венец».

Мы стали считать нестыковки. Первая: убийцы почему-то не решаются доделать порученное им дело, хотя только что дважды пытались убить любимого сына Владимира. Вместо того чтобы сунуть меч в сердце, показывают Бориса Святополку. Вторая: Борис очнулся в «бору», где его почему-то видит Святополк, который в то время должен был находиться в Киеве. Третья: Святополк, только что видевший Бориса, посылает варягов, и они куда-то идут, чтобы добить раненого князя. Куда при этом делись Путьша, Талец и другие, неясно. Убили же Бориса в конце концов варяги.

— А теперь, — в голосе академика зазвучали так хорошо известные лекторские интонации, — обратимся к «Саге об Эймунде». Там подробно рассказано, как варяги во главе с этим самым Эймундом выполняли поручение убить «конунга Бурицлейва». Борис преспокойно спит в своем шатре посреди военного лагеря. Варяги поднимают шатер, привязав его вершину к согнутому дереву, потом убивают князя и отрубают ему голову. Ни слова о том, что Борис ранен. Это значит одно: варяги убили живого и здорового Бориса. Никаких нестыковок в этой части саги нет. Брат-супостат в глаза не видел Бориса, он лишь знал, что тот жив, и послал варягов его убить наконец по-настоящему. И привезти голову как доказательство его смерти. А зачем ему доказательство? Затем, что после первого убийства Борис воскрес!

Торжествующий академик живо напомнил мне индийского Ганешу, о чем я, конечно, ему не сказал. А сказал я вот что:

— Но почему факт воскресения напрямую не отражен в Сказании? Он бы доказал святость Бориса лучше, чем что-либо другое.

Глеб Борисович аж зарумянился от удовольствия, руки потер и глазами заблистал.

— Два варианта ответа. Первый вариант: потому что, воскреснув, Борис уже не был таким уступчивым. Это до первой смерти он отказался воевать со Святополком и заявил, что будет, мол, мне старейший брат «в отца место». А пережив первую смерть, он второй не хотел. Дружину отцову, ушедшую от него, вновь собрал и, видимо, решился дать брату бой. Да вот незадача: слишком хорошо отметили воскресение. В той же саге написано, что спали отроки крепко, потому что пьяны были. Да и сам Борис не шевельнулся, когда шатер срывали. А все это никак не укладывается в образ святого, уже выписанный автором «Сказания». И Ярославу Мудрому, кстати, воинственный брат ни к чему. Это он, Ярослав, за братьев отомстил, память их почтил. А потом их именем свою власть подкрепил. Так что не нужно Ярославу воскресение Бориса. И никому не нужно. Вот и оказалось, что первый раз не убили в шатре копьями, потом недоубили вне шатра, потом уж окончательно прикончили «в бору на колах». А потом еще раз варяги, снова в шатре — мечом. Но есть и второй вариант объяснения того, почему все, кто писал об этих событиях при жизни Ярослава Мудрого и его сыновей, ни словом не упомянули воскресение Бориса. Тот князь, что послал варягов убить своего брата в «Саге об Эймунде», назван отнюдь не Святополком. Его имя Ярицлейв. Дальше продолжать?