Имортист - Юрий Никитин

– Точно, – согласился я. – А вы, оказывается,чревоугодник?

– Увы, – согласился Иосия, – есть такой грех.Люблю все греческое, такое утонченное и красивое… И весь эллинский культпрекрасного, утерянный сейчас…

Иесафат вздохнул, но смолчал, уже отрезал куски мяса иотправлял в рот. Лезвие моего ножа все еще пилило нежную розовую плоть, якивнул, сказал, колеблясь, стоит ли вот так прямо между рогов кувалдой, но ведьвизит не официальный, даже не рабочий, а так, пробегом, к тому же у нас естьнечто общее, могу позволить сказать чуточку откровеннее, чем если бы другомудеятелю…

– Вы лучше знаете греческую цивилизацию, – сказаля, – знаете утонченную эллинскую культуру с ее поэзией, философией… Этотолько на мой взгляд имортиста она была мерзостью хуже, чем дажевавилоно-американская! Нет, хуже не мерзостью своей, а воздействием. С юсовскиммировоззрением проще, там всем правит бал то, что ниже пояса, но даже такоепримитивное оказало немалое воздействие на сынов Сима, что не очень-то хотеливозвращаться из вавилонского пленения, верно? Ездре понадобилось немало сил,чтобы собрать хотя бы малую кучку добровольцев и вывести из богатого и сытогоВавилона в бедный и голодный Израиль.

Иосия перестал есть, смотрел настороженно, Иесафат молчаотправлял мелко нарезанные кусочки мяса в рот, но глаза его следили за мнойнеотрывно.

– А ультрагуманистическая философия эллинов, – сказал явежливым голосом, даже улыбнулся, чтобы они могли расценить мои слова и какшутку, если так будет удобнее, – объявившая человека самым совершенным изтворений Бога, единственным центром Вселенной, мерой всех вещей, и вовсе быластрашна своей красивостью и ложной гуманностью. Человек охотно творит из себякумира, считает себя высшей общечеловеческой ценностью, и потому все видычеловеческой деятельности: наука, искусство, промышленность – бросаются напроектирование, разработку и производство прокладок с крылышками, аудовлетворение низменных потребностей простого человека становится всеобщейфилософией… это даже не греческие идеалы, это еще ниже – идеалы потомства Хама,что сейчас почти полностью перебралось за океан и там расплодилось доневозможности.

Иосия нахмурился и начал копаться в мясе, Иесафат проговорилнегромко:

– Мы слушаем вас, господин президент.

– Да то, что скажу, не ново, не ново… Мир погрязает в пучинедуховной скверны!.. Какие затертые слова, их уже и не воспринимаешь, а ведь этов самом деле случилось. Но по мне, так греческая культура – это полнейшеедерьмо, у них все боги трахались друг с другом, не обращая внимания на пол ивозраст, трахались с животными, рыбами, птицами, занимались кровосмешением –уже этого достаточно, чтобы я не рассматривал их как… вообще не рассматривал!

Иесафат хмыкнул, посмотрел на Иосию. Тот помрачнел инаклонился над тарелкой.

– Так его, господин президент, – посоветовалИесафат. – А то прям колаб в моем правительстве!

– Что самое трудное было для Моисея? – спросиля. – Нет, вовсе не тяготы сорокалетних скитаний в пустыне! Труднее всегобыло из обленившихся рабов создавать свободных людей, отвечающих за своипоступки. Вот уже вроде бы выковал из них имортистов, выдавил скотов, но всеравно за время скитаний десятки возмущений и восстаний, попыток вернуться вбездумное рабство, а один заговор – Корея, Дафана и Авирона – перешел ввосстание двухсот пятидесяти священников, что едва-едва не привели Моисея кпоражению и гибели! Спасло только вмешательство небес: разверзлась земля, огоньпоглотил отступников. Всю дорогу эти ведомые к коммунизму противились, пыталисьпобить его камнями и даже в самом конце странствий, уже в виду Палестины,отказались туда идти… Разве не так?

Иесафат вздохнул, отвел глаза в сторону. Снова вздохнул:

– Эх, господин президент… Все верно, однако… однако мы втакой дыре, что уже и не знаю, как удержаться, не дать погасить свечу. Нет унас ни Моисея, ни Ездры, ни даже Бен-Гуриона… Страна уже эллинизировалась, каквы говорите очень вежливо, а если точнее – овавилонилась. А наши маккавеи всееще сидят в наглухо закрытых от жизни храмах и выясняют сложнейшиетеологические вопросы, которые могут понять не больше десяти человек напланете…

– Что ж, прекрасно, – сказал я вежливо.

– Господин президент, вы же превосходно понимаете, –уличил он. – Маккавей тогда вышел из кельи на свет, увидел непотребство иубил наглеца, что встащил свинью на жертвенный камень и собирался ее зарезать.И сразу началось очистительное восстание!

– Станьте этим маккавеем, – сказал я. – А какиначе?

Он сказал уныло:

– Вы им стать сумели, а я… кишка тонка.

– Моисей отказывался даже перед лицом Бога, – напомниля.

– Мне бы вашу волю, – проговорил он невесело.

– Вы даже не представляете, как пробовал отмазываться я!

Иесафат со спутником отбыли, у них здесь просто транзит,ничего официального, хотя телевизионщики и наснимали несколько километров, какмы улыбаемся и трясем друг другу руки.

Со второй половины дня в большом зале постоянно толклисьлюди. Впрочем, на просителей похожи мало, крупные, откормленные, широкие вкости, с грохочущими голосами, размашистые и властные, как ни пытались этоскрыть и стать ниже ростом. Александра время от времени приводила кого-нибудь,сама объясняла, в чем проблема. Умница, все схватывает на лету, а заботы этихуправленцев знает, кажется, лучше их самих. Главное, она требовала, чтобы онизнали доктрину имортизма назубок, там уже есть все основные правила и указания,а президент сейчас выступает только как толкователь.

Я выслушивал, давал указания, сам удивлялся, что все-такиразбираюсь, со всеми сложными случаями отправлял к Медведеву.

– У нас есть премьер-министр, верно?.. Он свое дело знает.

– Господин президент, но… его указания сейчас в корне… прямов корне противоречат тому, что он говорил месяц назад!

Я поинтересовался:

– И какие его распоряжения вам нравятся больше?

Чиновник, глава госкомхоза, отводил глаза, пожимал плечами,вздергивал брови, но я не сводил с него взгляда, наконец он промямлил снеохотой:

– Мало ли что нравится… Понятно, что нынешние нравятсябольше! Но это же вся работа рухнет.

– Работайте, чтоб не рухнула, – сказал я строго,президент должен быть строг, но справедлив. – Сейчас у вас больше власти.Так пользуйтесь же! Пользуйтесь. У вас стало не меньше рычагов, а больше.

Хороший признак, с первого же дня, как я победил на выборах,аналитики отметили оживление на рынках, в бизнесе, производстве. Еще впередиоставался длинный период, пока старый президент передавал мне дела, но началиоткрываться новые фирмы, с заводов перестали уходить люди. Вертинскийвнимательно следил за изменениями, поговаривал, что нашу программу знает,оказывается, намного больше людей, чем мы рассчитывали. И хотя это вовсе непрограмма выхода страны из кризиса, но в ней увидели лестницу, ведущую изболота… вообще.