Аромат рябины - Ольга Лазорева

Когда он вернулся, женщина спала все в той же позе. Содрогаясь от отвращения, Валентин сел на диван и начал трясти ее за плечо. Она не реагировала, только перестала храпеть. Тогда Валентин с размаху ударил ее по лицу, и женщина открыла глаза.

— Ты чего дерешься, котик? — равнодушно спросила она, еле ворочая языком.

— Тебе пора. Уматывай отсюда, — зло сказал Валентин, стаскивая ее с дивана.

Тут женщина окончательно проснулась. Она встала, сильно шатаясь, и начала собирать разбросанную по комнате одежду. После нескольких падений она натянула второй чулок, затем, явно довольная собой, втиснулась в узкую короткую юбку. Подняв на Валентина мутные глаза, женщина спросила с обидой в голосе:

— А куда ты мои босоножки задевал?

— В глаза не видел, — хмуро ответил он.

Женщина минут пять бродила по квартире в поисках обуви. Валентин раздражался все сильнее, но помогать ей не стал. Наконец, она нашла босоножки, одна из которых валялась за телевизором, а другая почему-то оказалась на балконе.

— Все? — спросил Валентин, наблюдая, как она с трудом всовывает опухшие ноги в узкую обувь.

— Да, котик, — вяло ответила женщина и побрела в коридор.

Валентин пошел за ней. У двери он остановил ее и сунул в карман юбки скомканную купюру. Она, казалось, была удивлена и, стараясь шире раскрыть сонные глаза, уставилась ему в лицо.

— Ты чего? — недоуменно спросила женщина. — Мы же просто развлекались. Ты был таким смешным и милым. А вообще-то спасибо! Деньги мне всегда нужны. Муж, скотина, все давно пропил. Хочешь, телефончик свой оставлю?

Она игриво посмотрела на него, а потом неожиданно громко рыгнула. По коридору распространился запах перегара. Валентина вновь начало тошнить, и он грубо вытолкал женщину за дверь. Зайдя в комнату, Валентин стащил с дивана постельное белье, скомкал его и бросил в ванную. Затем, вымыв руки с мылом, взял сигареты, вынес на балкон стул и в изнеможении опустился на него. Он чувствовал невероятную слабость, и его продолжало периодически тошнить. В этот момент хлопнула подъездная дверь, и Валентин, машинально глянув сквозь прутья решетки, увидел свою ночную подружку. Она, еле двигая ногами, побрела к помойке и, зацепившись рукой за край бака, попыталась присесть на корточки. Ей это не удалось. Женщина выпрямилась и стояла какое-то время, сильно качаясь. Потом с трудом подняла юбку и чуть наклонившись, начала мочиться прямо на асфальт. Валентин отвернулся и закурил. Он чувствовал себя отвратительно. Мир казался ему тошнотворным, а сам он в этой тошниловке ненужным куском дерьма.

Прошла неделя. Валентин больше так не напивался и старался жить тихо и размеренно. Он много гулял, избегая леса и кладбища. Но скоро этот городок с одними и теми же грязными и узкими улочками; с одинаковыми, в основной своей массе, обшарпанными пятиэтажками; со стандартным для таких городов центром, где находилась площадь с неизменным памятником В.И. Ленину и обязательные административные здания, перед которыми были разбиты чуть ли не единственные в городе клумбы с цветами; с возвышающимися вокруг площади новыми высотками из разряда престижного жилья — скоро этот городок был изучен Валентином вдоль и поперек и откровенно осточертел ему. Жители также не вызывали у него теплых чувств. Они разделялись на группы, казалось, никак друг с другом не пересекающиеся: очень малочисленная группа богатых людей с особняками, иномарками и прочими атрибутами статуса; пенсионеры с неизменно обиженными выражениями лиц, словно им должен весь мир; заводские и фабричные рабочие, плохо одетые и всегда с помятыми физиономиями; молодежь, нахрапистая, развязная и очень пестрая в своей массе. Интеллигентных лиц в этом городе Валентин почему-то вообще не встречал. Однажды во время своих длинных прогулок он наткнулся на здание местного драмтеатра. Издалека заметив вывеску и стенды с афишами, Валентин мгновенно свернул в ближайший переулок. Никакого желания общаться со своими коллегами он не испытывал.

Развлекали его две категории граждан: работники автотранспорта и местные старухи. Какое-то время Валентин даже специально катался на рейсовых автобусах, изучая их внутреннее оформление. Сами машины были одинаковы, старые, 60-х годов выпуска, какой-то нелепой, почти квадратной формы. Но внутри они радовали глаз разнообразием оформления, ярко отражая личность и пристрастия водителя. Это была, по всей видимости, местная мода. Кабина обвешивалась всем, что нравилось водителю, а так как она от салона ничем не отделялась, то пассажиры могли беспрепятственно любоваться ее убранством. Чего только не было в этих автобусах! В одном Валентин увидел многочисленные флажки футбольных клубов, в другом — коллекцию ярких наклеек на самые различные темы, в третьем — этикетки спиртных напитков, почему-то перемежающиеся с искусственными цветами, в четвертом — плакаты и открытки с полуобнаженными красотками. А в одном автобусе он чуть не упал от изумления, увидев на стене большой плакат с изречением Петрарки, выведенным крупными буквами и гласившим: «Жадный всегда беден».

Контролеры в этих автобусах также обращали на себя внимание. В основном это были женщины средних лет, очень разговорчивые, хамоватые, но деловые. Они воспринимали автобус как свой дом и самозабвенно хозяйничали в нем. Встречали каждого пассажира, как своего родственника, и поэтому «зайцем» проехаться было невозможно. Они помогали при посадке, рассаживали всех на положенные места, следили за порядком, болтали без умолку одновременно и с водителем и с пассажирами, успевая всех «обилечивать», и даже ухитрялись по ходу дела воспитывать нахальную молодежь. Валентина удивляло то, что все они были густо и довольно вызывающе накрашены, замысловато причесаны и одеты, независимо от комплекции, в обтягивающие джинсы и кофточки с глубоким декольте. Он решил, что и это, видимо, местная специальная для контролеров мода, и все они ее ревностно придерживаются. Валентина вначале очень забавляло наблюдать за ними и их работой, но вскоре и это ему надоело, и он перестал разъезжать в автобусах.

Теперь он почти безвылазно находился в квартире. Выносил на балкон стул и сидел там часами, размышляя о жизни вообще и о своей в частности. Ему нравилось такое времяпрепровождение с сигаретами и пивом. Но скоро Валентин заметил, что напротив в соседнем доме слишком много наблюдателей. И на балконах, и в окнах квартир, и в подъездах маячили силуэты старух, часами наблюдающих за происходящим в соседних квартирах и дворе.

«Это, по всей видимости, заменяет им деревенские лавочки», — думал Валентин, созерцая очередную любопытную физиономию в окне напротив.

Он скоро перестал днем сидеть на балконе, так как почувствовал все нарастающее раздражение от многочисленных, устремленных, казалось, только на него изучающих взглядов. Как-то вечером, услышав совершенно непонятные завывания, Валентин выскочил на балкон и увидел, что во дворе за деревянным столом устроилась целая компания старух. Они пили водку из пластиковых стаканчиков и громко, кто кого перекричит, пели народные песни. Это продолжалось не один час, и Валентин скоро буквально озверел от злости и беспомощности. Старухи драли глотки где-то до часу ночи, потом еще поговорили о чем-то довольно громко и, наконец, разошлись. А Валентин долго не мог заснуть после такого концерта.