Куклу зовут Рейзл - Владимир Матлин

Так началась карьера этого выдающегося лидера американского профсоюзного движения. В двадцатых и тридцатых годах он возглавлял профсоюз швейников; в пятидесятых вошёл в правление объединённых профсоюзов, назначался во многие комитеты и комиссии как на городском уровне, так и на уровне штата, неоднократно избирался в городской совет Нью-Йорка и один раз — в сенат штата; в шестидесятых годах участвовал в совещаниях в Белом доме под председательством президента Джонсона. Умер он в 1978 году в возрасте восьмидесяти шести лет, и о его кончине сообщили все нью-йоркские газеты.

Когда Василию Рабочеву было шестнадцать лет, тётя Рая поведала ему семейную тайну. Она рассказала, что где-то в Америке, возможно, в Нью-Йорке, живёт его родной дядя Исаак, старший брат отца, а если у дяди есть дети, то значит — у него, у Василия, есть ещё и двоюродные братья и сестры. Тайна эта была воспринята Васей довольно безразлично: никакого практического значения она не имела, поскольку всякие контакты с заграницей были под строжайшим запретом, а неприятностей такое родство могло навлечь очень много. В Васиной жизни и без того было предостаточно неприятностей, если употреблять это слово как эвфемизм для обозначения другого, более сильного понятия «несчастье».

Васин отец, герой Гражданской войны, член украинского республиканского правительства Аркадий Рабочев, был арестован и расстрелян в 1937 году как участник военно-фашистского заговора. Мать вместе с Васей была сослана в Восточную Сибирь. Правда, через какое-то время мальчика отдали на воспитание маминой сестре: мама к тому времени была уже тяжело больна и вскоре умерла в ссылке, а тетя Рая заменила Васе мать. Насчёт американского дяди она упомянула всего один раз, да и сказала-то как-то неопределённо: «где-то в Америке», «возможно, живёт», «если у него есть дети»… Дядя этот, если он действительно существовал, никогда ничем о себе не напоминал. Конечно, Василий не забыл о том единственном разговоре, но всё же, как ему казалось, имел все основания не упоминать об этом «возможном» родстве и в 1951 году, когда поступал в Киевский строительный институт, уверенно написал в анкете, в пункте о родственниках за границей: «не имею». И это дорого ему обошлось.

В январе 1953 года Рабочев учился на втором курсе. Однажды утром его вызвали в деканат прямо с лекции. Секретарша сказала, что его просят зайти в комнату 211. Безотлагательно, прямо сейчас.

На комнате 211 не было никакой надписи, но все прекрасно знали, что там помещался «особый отдел» или, проще говоря, местное отделение госбезопасности. С понятным волнением Василий открывал тяжёлую, обитую чёрным дерматином дверь.

С ним беседовали двое: один был начальником отдела кадров, и Василий встречал его раньше, но говорил-то всё больше как раз второй — незнакомый человек неопределённого возраста с незапоминающейся внешностью; он представился, назвав себя по имени-отчеству, которые Вася тут же забыл. Унылым голосом, словно сожалея о происходящем, незнакомец задал Васе несколько вступительных вопросов — имя, адрес, с какого года в комсомоле, когда репрессирован отец, — а потом показал край какой-то лежащей перед ним бумаги:

— Ваша подпись?

Вася привстал, разглядывая бумажку:

— Вроде моя.

— «Вроде»? А точнее?

— Моя.

— Значит, ваша. Так.

Теперь он показал Васе всю бумагу целиком:

— Это ваша анкета, которую вы заполняли при поступлении в институт. Узнаёте? Вот тут, в этом пункте, вы категорически утверждаете, что за границей у вас родственников нет. Это правда?

— Правда, — еле слышно произнес Вася. — Вроде бы нет…

— Опять «вроде бы»! — рявкнул незнакомец и хлопнул ладонью по столу. — Подпись «вроде моя», родственников за границей «вроде нет»… Думаете, вы здесь что? В игрушки играть? Отвечайте честно, без этих ваших штучек!

— Родственников за границей нет. Во всяком случае, я никого не знаю, — сказал Вася как можно тверже.

— Так. А кто такой Джино Хайкин, проживающий в Нью-Йорке? А?

— Не знаю. Никогда не слышал о таком.

— Вот чудеса какие, — с наигранным удивлением сказал Васин собеседник и достал из ящика стола почтовый конверт. — Посторонний человек пишет ему письмо из Нью-Йорка, называет «дорогим двоюродным братом». Ну не чудеса ли? Мне таких писем не пишут. А вам?

Он обернулся к начальнику отдела кадров, тот с готовностью замотал головой и захихикал.

— Вот смотрите, — мужчина поднес конверт к Васиному лицу. — Ваш адрес, ваше имя. Видите? И обратный адрес — Джино Хайкин.

Всё так и было написано на белом конверте со множеством марок и печатей. И ещё Вася заметил, что конверт не распечатан. «Как тогда они узнали, что он обращается ко мне “дорогой двоюродный брат?” — пронеслось у Васи в голове.

— Кстати сказать, как ваше настоящее имя?

Вопрос поставил Васю в тупик.

— Василий Рабочев.

— Знаем, по документам вы Рабочев. Ваш отец сменил свою фамилию Хайкин на русскую. Запутывал следы, чтобы заниматься шпионажем и контрреволюцией. Так что на самом деле вы Хайкин. Только вот имя… Василий Хайкин — как-то не звучит. Чего это ваши родители решили дать вам такое имя?

Вася замялся:

— Это отец… в честь своего командира. Так мне говорили.

— Командира? Это кого же? Чапаева, что ли?

— Блюхера, — выдавил из себя Вася.

— Блюхера, — торжествующе повторил собеседник. — Конечно, Блюхер, враг народа! Подходящая компания для вашего отца… — Он сокрушённо покачал головой: — Вы пользуетесь тем, что советская власть не взыскивает с детей за грехи родителей. Вам дали возможность жить в Киеве, приняли вас в институт. А вы…

— А что я?! — вдруг прорвало Василия. — Что я сделал? Какой-то человек написал мне письмо — я даже не знаю, кто он. Откуда у него мой адрес? Может, это провокация… Я не хочу даже читать это письмо. Заберите его! Я напишу заявление на почту, что не хочу получать писем из-за границы. Пусть ему сообщат, чтоб не писал! Я знать не знаю никакого Хайкина.

Тут же, не покидая комнаты 211, Рабочев написал в Министерство связи СССР заявление, в котором уведомлял, что отказывается получать письма от незнакомых людей из Америки, и просил вернуть нераспечатанное письмо отправителю. Но напрасно он рассчитывал закончить таким путём это дело.

— Ну с почтовыми делами, кажется, разобрались, — сказал Васин собеседник, перечитав заявление. — А что делать с комсомольцем, обманувшим в своей анкете государственную комиссию, должна сказать комсомольская организация.

Джино Чайкин с детства знал, что где-то там, в России, живут его родственники, брат его отца, то есть дядя, а также, возможно, его потомки. Знал и не придавал этому никакого значения: у всех есть родственники где-то там… не в России, так в Италии или в Пуэрто-Рико. Какое ему дело до незнакомых родственников? У него своих дел всегда по горло, и очень важных дел.