Золото - Крис Клив

Джек заработал педалями с новой силой, выжимая из тела последние доли процента энергии. Он нагонял соперника. Рама велосипеда напрягалась все больше с каждым оборотом педалей. Это был самый прочный велосипед из когда-либо созданных, но все же он с трудом справлялся с нагрузкой. К концу второго круга француз был впереди всего в десяти метрах. Сердце Джека бешено колотилось – сто девяносто пять ударов в минуту, мощность зашкаливала за тысячу ватт. Журналисты, освещавшие из комментаторских кабин гонку, могли бы подключить к Джеку электрический обогреватель, и еще бы осталась энергия для питания их ноутбуков. «Вот что про меня напишут: „Восхитительный, восхитительный, восхитительный“», – думал Джек. А потом вдруг возникло другое слово – «Софи».

Перед его мысленным взором предстала картина: он ее держит за руку, а она лежит неподвижно, и он не может сказать, жива она или мертва. Эта картина сбила ритм, прервала дыхание. Джек дрогнул, качнулся и на миг перестал нагонять французского гонщика.

Он попытался вернуться к прежней скорости. «Жми, жми, жми. Дыши, дыши, дыши».

Но картина снова вернулась к нему, и на этот раз она стала более четкой. Рука Софи в его руке. Ее лицо – неподвижная маска.

Тренер Джека принялся снова отчаянно размахивать руками.

– Наращивай! Наращивай! – кричал он.

В конце третьего круга Джек отставал уже на двадцать метров. Он работал педалями во всю свою мощь, тренер крикнул:

– Давай, Джек, давай, ты можешь!

И тут картина возникла снова и уже больше не пропадала.

Он не мог от нее отрешиться. Силы покинули Джека. Словно кто-то выдернул пробки из дренажных отверстий в его ступнях. Француз обыграл его на сорок пять метров. Джек вышел на финишную прямую в тот момент, когда соперник пересек заветную линию с победно поднятыми руками.

Никто не кричал и не хлопал в ладоши. На велодроме воцарилось безмолвие. С Джека струями стекал пот: влажность была просто невероятной. Он медленно проехал еще два круга, остановившись, ухватился за поручень. Грудь вздымалась и опускалась с бешеной частотой. У него даже не было

сил слезть с велосипеда. К нему бросился врач с медицинской сумкой. Подбежал тренер, обнял за плечи.

– Что это было, Джек? Что за фигня? Что с тобой? Джек весь горел от боли. Это была агония. Он стонал, но далеко не сразу услышал собственные стоны. Врач спросил у него, может ли он назвать имя премьер-министра Великобритании, а потом прижал к его груди стетоскоп. Дейв заглядывал Джеку в глаза и все спрашивал, что это с ним? А он сидел, и все тело у него тряслось, а массажист обтирал его губкой, как скаковую лошадь.

Мысли его метались между велодромом и той страшной комнатой, где он сидел, сжимая неподвижную руку Софи. От страха и растерянности он готов был кричать. Наверное, так чувствует себя бык на корриде, когда изо всех его ран льется кровь. Хотелось все крушить. Хотелось умереть прямо здесь, у трека. Хотелось, чтобы мир сгорел дотла и все люди исчезли, чтобы природа начала свое развитие сначала – без него.

Камера на спиральном тросе подплыла прямо к лицу Джека. Он вскочил и начал орать на нее, пытаясь оттолкнуть камеру кулаками. Потом уставился в объектив, чтобы показать, что не сломлен, стараясь, чтобы взгляд его оказался сильнее, чем у двух миллиардов зрителей. Дейв схватил его за плечи и отвернул от камеры.

– Перестань, Кассиус Клей. Пойдем-ка отсюда.

– Но как же следующая гонка… Тренер покачал головой:

– Мы сдаемся, дружище. Ты сгорел.

Вот так закончилась пекинская Олимпиада. Когда они шли к раздевалке, у Джека подкосились ноги, и он разрыдался.

Перед ним задом наперед двигался оператор с камерой на плече, фиксируя каждый шаг Джека. Джек поднял голову, увидел оператора и произнес единственные слова, которые пришли ему в голову:

– Прости меня, Софи. Мне так жаль.

А сейчас, в тишине, царившей в кухне, Джек крепко обнял Кейт.

– Главное – сосредоточься завтра на гонке, – сказал он. – Волноваться совершенно не о чем. Софи выздоравливает, а ты еще никогда не была в лучшей форме. Сейчас нужно только выиграть гонку.

Кейт поцеловала его в кончик носа.

– Спорт настолько проще жизни, правда? – пробормотала она.

– Вот почему он так популярен.

Четверг, 5 апреля 2012. Манчестер, Динсгейт, 301, Битхэм-Тауэр 06.35

Утро в день гонки было безоблачным и прохладным. Впервые со дня переезда в башню Зоя решила сделать разминку на крыше, на высоте пятьсот футов, где перед ней предстали все всполохи рассвета. В наушниках звучала мелодия из «Бегущего по лезвию». Порой жизнь была хороша, и тебя поднимал не только скоростной лифт.

На крыше, у парапета с восточной стороны, стоял Зоин велотренажер. Она сняла чехол, села в седло и щелкнула креплениями педалей. Солнце поднималось все выше. Частота сердцебиения равномерно и плавно достигала ста тридцати ударов в минуту. Удивительная яркость неба, едва сдерживаемый потенциал силы мышц, привкус приближающегося лета в холодном и чистом ветре, дующем с Пеннин, – все ее радовало. Так, сто пятьдесят ударов в минуту… Кажется, что можно отстегнуться от педалей, без труда перебраться через парапет и полететь – ведь она так легка, что даже не ушибется.

Это ощущение испугало Зою. Она убавила сопротивление на дисплее велотренажера, добилась снижения концентрации молочной кислоты в ногах и прекратила разминку. А потом неожиданно расплакалась, отстегнула туфли от педалей и спустилась с крыши на холодную мраморную лестницу башни.

Дома она увидела себя на экране: ее показывали в утренних выпусках новостей по всем каналам. Психолог в лимонно-зеленом пиджаке и юбке, с золотой цепочкой на шее, согласилась с ведущей в том, что было бы лучше, если бы на Олимпиаду поехала Кейт.

Ведущая сказала:

– Многие наши зрительницы непременно спросят, приемлемо ли это – представлять Великобританию, когда о тебе пишут такое.

– Вот именно, – подхватила психолог. – Девушки воодушевлены этими Играми. Да что там говорить – мои дочери ими воодушевлены! И они смотрят на спортсменку вроде Зои как на пример преуспевающей женщины.

Зоя убрала звук. Она была на грани нервного срыва.

После кофе и сваренного на пару длиннозерного риса с сухофруктами она постояла под душем и позволила себе представить другую жизнь. Она вообразила себя матерью Софи – как аккуратно и осторожно кормит ее, как носит на руках, словно хрупкую скорлупку, как дает ей все эти лекарства в четком порядке – словом, делает все то, что Кейт.

На одной руке стала саднить татуировка, на другой – незажившая ссадина, и Зоя расставила руки в стороны. Она не могла толком помыться и только поворачивалась под струями воды, мысленно пытаясь вернуться в то пространство, где ей нужно победить Кейт.

И зачем только она подумала о Софи именно сегодня? Бывали дни, когда она совсем о ней не думала. А потом вдруг начинала плакать, как, например, сегодня на тренажере. А еще видела сны, в которых что-то теряла, а потом отчаянно разыскивала. Сначала ей казалось, что она ищет золото, но ведь она выиграла его в Афинах, а потом – в Пекине, однако сны не прекратились. Иногда ей снилось, что она участвует в гонке и за ней гонится нечто страшное – оно поймает ее, если она хоть чуточку сбавит скорость. Но ведь такое снится многим.