Сталин против Троцкого - Алексей Щербаков

Если отбросить необходимое по тому времени интернационалистическое словоблудие, то в «сухом остатке» обнаруживается простая мысль: а не пошли бы немецкие коммунисты к черту? У нас своих дел полно… И Сталин был полностью прав.

В самом деле, на что рассчитывали сторонники Троцкого? Ведь очевидно, что дружба с нацистами была, так сказать, «до ближайшей остановки». А дальше? В Германии началась бы гражданская война, в которую наверняка ввязались бы мировые державы. А Красная Армия, напомню, была совершенно небоеспособна.

«Кроме того, Сталин не мог не знать, что на Западе уже давно разработаны планы развязывания войны между Германией и СССР. Одним из разработчиков таких планов был Парвус. После победы Октября он предложил свои услуги Советскому правительству в качестве советника, но получил отказ. С начала 20-х гг. Парвус стал советником президента Германии Эберта. В эти годы он опубликовал брошюру, в которой призывал Германию осуществить экспансию против России, и таким образом предвосхитил многие идеи, высказанные вскоре Гитлером в „Моей борьбе“.

Надо сказать, что Парвус не был оригинален в своих идеях. Еще в ноябре 1918 г., как следует из мемуаров министра английского правительства и члена масонской организации Уинстона Черчилля, он пришел к мысли о необходимости направить германскую экспансию против Советской России и стал всячески отстаивать эту идею. Парвус лишь детально разработал и обосновал план вторжения Германии в СССР».

(Юрий Емельянов)

Игры в мировую революцию снова провалились. Троцкий и его сторонники перешли к действиям внутри страны.

15 ноября 1923 года в Политбюро был направлен документ, известный как «Письмо 46» (Или «Заявление 46»). Его подписали сорок шесть видных партийных деятелей. В документе критиковалась сложившаяся ситуация. И, надо сказать, что авторы были во многом правы. Они выражали недовольство тем, что партия обюрократилась. Но ведь так оно и было.

В 1918 году Ленин писал с восторгом: «…В России совсем разбили чиновничий аппарат… и дали гораздо более доступное представительство именно рабочим и крестьянам, их Советами заменили чиновников, или их Советы поставили над чиновниками.»

А в 1920 году вождь мирового пролетариата заговорил уже по-другому: «Наш госаппарат, за исключением Наркоминдела, в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьезным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху».

Ему вторил один из ближайших соратников Троцкого А. Иоффе. Наблюдая нравы новой элиты, в том же году он отмечал с горечью: «Сверху донизу и снизу доверху – одно и то же. На самом низу дело сводится к паре сапог и гимнастерке; выше – к автомобилю, вагону, совнаркомовской столовой, квартире в Кремле или „Национале“; а на самом верху, где имеется уже и то, и другое, и третье, – к престижу, громкому положению и известному имени».

И ведь рядовые члены партии это видели. Они за это сражались?

Но иначе и быть не могло. Большевистские лидеры не имели никакого опыта государственного управления. Романтическая идея с Советами не выдержала испытания практикой. И что оставалось? Правильно – копировать методы Российской империи. А там, знаете ли, было много всякого… Пришлось привлечь и множество старых специалистов… Уж какие были… Но, по крайней мере, эта система работала.

А что предложили авторы письма?

«Создавшееся положение объясняется тем, что объективно сложившийся после Х-го съезда режим фракционной диктатуры внутри партии пережил сам себя. Многие из нас сознательно пошли на непротивление такому режиму. Поворот 21-го года (нэп. – А. Щ.), а затем болезнь т. Ленина требовали, по мнению некоторых из нас, в качестве временной меры, диктатуры внутри партии. Другие товарищи с самого начала относились к ней скептически или отрицательно. Как бы то ни было, к XII съезду партии этот режим изжил себя. Он стал поворачиваться своей оборотной стороной. Внутрипартийные сцепы стали ослабляться.

Партия стала замирать. Крайне оппозиционные, уже явно болезненные течения внутри партии стали приобретать антипартийный характер, ибо внутрипартийного товарищеского обсуждения наболевших вопросов не было. А такое обсуждение без труда вскрыло бы болезненный характер этих течений как партийной массе, так и большинству их участников. В результате – нелегальные группировки, выводящие членов партии за пределы последней, и отрыв партии от рабочих масс.

В партии ведется борьба тем более ожесточенная, чем более глухо и тайно она идет. Если мы ставим перед ЦК этот вопрос, то именно для того, чтобы дать скорейший и наименее болезненный выход раздирающим партию противоречиям и немедленно поставить партию на здоровую основу… Фракционный режим должен быть устранен – и это должны сделать в первую очередь его насадители, он должен быть заменен режимом товарищеского единства и внутрипартийной демократии».

Итак, главное – это развернуть широкую партийную дискуссию. Уже смешно, потому что инициатор этого, Лев Давидович Троцкий совсем недавно носился с идеей «казарменного социализма». То есть такой системы, где никакие дискуссии невозможны по определению.

«Замечания о нарушении внутрипартийной демократии были столь же справедливы, как и высказывания о противоречивых и нерешительных действиях руководства. Болезнь Ленина, раздоры в руководстве, трудности в согласовании действий даже среди противников Троцкого, слабость ведущего деятеля „триумвирата“ Зиновьева как руководителя, – все это во многом объясняло одновременно и непоследовательность политики и склонность к закрытому стилю деятельности политбюро. В этой обстановке требование убрать руководство, потерявшее ориентацию, и создать условия для выдвижения новых лидеров с более четкими программами, отвечавшими современному моменту, многим представлялось разумным. В то же время подписи, стоявшие под документом, свидетельствовали о том, что авторы „Письма 46“ – отнюдь не представители „прочей партийной массы“, не имевшей до сих пор возможности выразить свое мнение. Как правило, это были видные деятели партии, которые выражали недовольство тем, что им не давали работу „по плечу“. Очевидно, что авторы „заявления“ согласовали свое выступление с Троцким. Позже Зиновьев, перефразируя название рассказа Горького „Двадцать шесть и одна“, назвал выступление оппозиции „Сорок шесть и один“».

(Юрий Емельянов)

Сталин по этому поводу неплохо проехался: «Нам было несколько смешно слышать речи о демократии из уст Троцкого, того самого Троцкого, который на X съезде партии требовал перетряхивания профсоюзов сверху. Но мы знали, что между Троцким периода X съезда и Троцким наших дней нет разницы большой, ибо как тогда, так и теперь он стоит за перетряхивание ленинских кадров. Разница лишь в том, что на X съезде он перетряхивал ленинские кадры сверху в области профсоюзов, а теперь перетряхивает он те же ленинские кадры снизу в области партии. Демократия нужна, как конек, как стратегический маневр. В этом вся музыка».

Нет, идея авторов «Заявления 46» выглядит очень красиво. Давайте заниматься демократией. То есть болтать. К сожалению, жестокая реальность продемонстрировала – никакой демократии не существует. Понятно, что вам про нее говорят из телевизора, – так ведь врут. Демократия – это всегда свара безответственных болтунов. Реально власть всегда и всюду принадлежит тем, кто умеет ее удержать. То есть немногочисленной группе людей, которые уж как до нее дорвались, так уж дорвались. И при чем тут общественный строй?