Порох и соль - Дмитрий Манасыпов

Подружка, блоддеров хвост. Помощница, незаметно ставшая даже передавать его настроение. Так-так… стучала-говорила трость и желающий поспорить линял, как под хвост скипидара налили. Так-так-так… бывалоча, думала трость вместе с ним и поневоле любой ворюга тут же перековывался. Так… резала она одновременно с решениями Хорне и «Марион» шел в бой, полоща багровым флагом и «ху!», ревущим с палубы.

Хорне криво усмехнулся. Ладно, дедов голос в голове, к нему привык, даже скучно когда тот пропадает. Но теперь вот нашел себе друга, немую и даже не живую сложную игрушку из дерева, металла и кости. Дожил, блоддеров хвост…

Ладно, за него никто не займется нужными делами. А Лисс пусть себе командует, ей работы много даже сейчас, на якоре.

Курс на «Марионе» прокладывали три человека: сам Хорне, Лисс и Сьер, в бытность того штурманом. Понятное дело, сейчас-то шкиперу придется вооружиться циркулем, угольником, лоциями с картами и остальным. Путь в Сеехавен Хорне мог пройти с завязанными глазами, да и самолично встав к штурвалу. Опасностей в Длинном море хватает, но скалы, подводные камни и обманчивые течения у берега, а «Марион» в этот раз идет не в каботаж. Каботажное плавание, тягуче ползущее вдоль берегов, не теряя те из вида, не для северян вообще и не для Хорне, в этом случае, в частности.

Так… Хорне протянул руку, знакомо нащупав цепь, идущую от нижней части штурманского фонаря и до верхней, проделывая почти круг с помощью блоков. Подтянул фонарь к себе, закрыл лишние оконца и раскрыл лепестки-козырьки, направив свет на стол.

Карты Хорне собирал с зеленой юности, начав еще в Мбойе, когда вышел на охоту за «Марионом». Та самая, отданная ему старым черным колдуном, и сейчас лежала в отдельном рундуке, хранящем в себе штурманские инструменты и необходимые списки с книгами. А ему сейчас нужна другая, где вытянулся во всю свою узкую длину дракон Длинного моря. И не из новых, что начали печатать в Безанте, а старая, еще дедовская, вернувшаяся вместе с кораблем.

Желтая кожа, снятая с молодого блоддера, с берегами, островами и скалами, нанесенными черными чернилами из морского ореха и мелких водорослей, собираемых ныряльщиками в одной единственной деревушке в Нордиге. Эта карта покрывалась морской водой, пролитыми бренди и ромом, и даже кровью. Но промытая и аккуратно очищенная чистой ветошью, снова становилась собой. Без морщинок, выдранных углов, с несмываемыми узорами земель, лежащих вдоль Длинного моря. Сокровище, чего еще тут скажешь.

За два дня они дойдут до проливов, охраняемых «змеями» Западного номеда. Вот тут обманут сторожевые суда, сядут на спину теплому течению, бегущему с океана в само море. В проливах много мест, куда кто-то заходит, но есть лишь одно горло, кажущееся узким и опасным. Оно, пропуская подводный поток, разгоняет его почти до скорости птиц.

Пройти между смыкающихся скал, вытянувшихся на три морские мили, сможет не каждый капитан. Не каждый капитан-северянин из семей, узнавших о такой особенности давным-давно и старающихся не раскрывать тайну чужакам. Конечно, не спрячешь шила в мешке, но этот секрет таил в себе еще парочку козырей.

Как идти через горло, как проходить внутри каменного мешка… северяне не доверяли это бумаге или пергаменту. Все в голове, все от отца к сыну, непонятными другим считалками, в каждой семье своя. Сейчас, как подозревал Хорне, эти считалки рассказывают семьях в трех, может, в пяти. Ему самому рассказывать особо некому, даже жаль.

«Да уж, довел ты семью… – крякнул дед. – Все, кончились, нахрен, Кишки-Вон. Все ты виноват, дуболом!»

Хорне в принципе не спорил с ним, голосом, живущим в его голове. А уж тут спорить и не вышло бы, прав дед. Не останется, верно, Кишки-Вон, если судьба что-то не подкинет. М-да…

Ему чего-то не хватило, чего-то нужного и обязательного. Хорне повертел головой, уставился на подругу-трость. Ну, верно, ее «так-так…», укоряюще и зло, не хватило. Он вздохнул и все же налил рома, опрокинув внутрь как яд, быстро и не прислушиваясь к вкусу.

– Мой флейкк стал еще лучше. – сказал Хорне в пустоту, надеясь, что они его слышат.

Ни стены каюты, нет, до дурных видений Хорне не надирался ни разу в жизни. Предки, все прошлые Хорне Кишки-Вон, ходившие по морям. Доски их кораблей, бережно хранимые в обшивке «Дикого Кота», в стенах дома Хорне, у киля «Мариона», встали на свои места, усиливая корабль.

Да, флейкк стал лучше. Морские альвы, верные договоренностям многолетней давности, восстановили его, переломанного после схватки с «драконами» Гуттруна Сильбарда. Дикие норги, ведомые сивым выродком, желали не просто взять корабль Хорне. Нет, Сильбард хотел смерти всех, от капитана и до самого непокорного флейкка, пустившего на дно четыре его судна и добрых две с лишним сотни моряков. Пленных норгов у стреендамцев не водилось. Норги, получая в свои руки мареманнов, имели привычку сажать их на кол или вырезать «орла», стреендамцы не церемонились в ответ, топя барахтавшихся рыжиков под килями кораблей.

Альвы нарастили борта, пустив на них светлые негниющие доски, идущие на постройку своих «чаек». Вплели в них доски поколений Хорне, украсили узорчатыми лепесткам, на самом деле прятавших за собой порты орудийной палубы. «Марион», идущий под парусами, куда пошел странный материал, сотканный женщинами морских альвов, почти не знал себе равных в скорости. Но почти вовсе не значит – совсем.

Проливы Западного номеда охраняются днем и ночью. Кесарь-Солнце поднимает маяк за маяком, выстраивая там же небольшие форты с корабельными доками, мастерскими и всегда готовыми экипажами хотя бы одного «змея». Юркие и приземистые имперские корабли, резво бегающие на веслах и под двумя косыми парусами, в Проливах справлялись почти с любым лихим капитаном.

Контрабандистов, работорговцев, честных морских разбойников, пользуясь наблюдателями, маяками, сигнальными вышками, «змеиная» свора загоняла к берегу. И все, там судно садилось на мель, налетало на скалу, подводный камень или, получив под ватерлинию залп из пушек, запрещенных всюду, кроме флота кесаря, едва выкарабкивалось к суше. Любой, скрывающий что-то от империи, знал простую вещь: тебя и твоих людей заставят нырять на утонувший корабль, если есть хотя бы малейшая возможность поднять груз, если тот стоит хотя бы что-то… А если ты убегаешь, то твой груз точно стоит немало.

Потому и существуют считалки, понятные только двум людям: сыну и отцу. Даже матерей не посвящали в тайну, а те не обижались, зная, что может ждать мареманна, нарушившего законы Безанта, прошедшего потайным горлом в Длинное море, но попавшегося потом. Все просто: клещи, каленое железо, кнут да гвозди под ногти или в яйца. И знай тайну женщина, ей бы придумали что-то пострашнее.

Потому и шли в горло только в густой туман сумерек или ночью, без фонарей и под беззвездным небом. Крались, утекая невидимыми тенями, скользили внутри каменной кишки бесшумно, чтобы ни треска, ни скрипа, и, выходя через одно из десяти разветвлений в Длинное море, благодарили предков за науку.

А сторожить возле известных выходов? Бесполезное дело, судов не хватит, суда нужны в других местах. Охотничья свора «змеев» редко сбивалась до пяти кораблей, а каждый шкипер-северянин всегда знал – у какого выхода ждут. Как? Этого Хорне тоже мог рассказатьтолько следующему настоящему Кишки-Вон и не больше.