Не может быть мертв - Иэн Рэнкин

В шесть часов Фокс включил телевизор, но сегодня последние новости представлял другой диктор. Тогда он вернулся за стол ещё на час, позвонил сестре, чтобы доложить ей, что навещал папу в пансионе, в очередной раз вступил с ней в пререкания, потом открыл баночку консервированного тунца и съел его, размешав с горчицей и майонезом.

В половине девятого раздался телефонный звонок. Это был Тони Кай.

— Выкладывай, — сказал Фокс.

— Они засекли его, — прорычал Тони. Джо Нейсмиту не удалось смешаться с толпой в «Снопе пшеницы».

Фокс надул щёки и с шумом выпустил воздух.

— Но ему удалось хоть что-нибудь выяснить?

— Не скажу, что там народу было битком, но они сидели за столиком, а ему приходилось держаться у барной стойки — в добрых десяти футах от них.

— Так что же произошло?

— Он уверяет, что это Хелдейн. Сначала, мол, тот всё посматривал в его сторону, а потом что-то шепнул остальным. Затем к нему подскакивает Скоулз и громко приказывает Джо проваливать к чёртовой матери. Потом в баре наступает гробовая тишина — все знают нашего Джо, и Джо догадывается, что сейчас его подымут на смех…

— Эта затея с самого начала была обречена на провал, — сказал Фокс.

— Но я всё равно считаю, что Джо сел в лужу.

— Правильно я понимаю, что он слышит наш разговор?

— Мы оба сидим в «мондео» на обочине улицы. В пятидесяти ярдах от чёртова паба.

— Имеет ли смысл попытаться упасть им на хвост?

— Нет, если мы не сможем подслушать, о чём они говорят, — заявил Тони.

Тогда ладно. В таком случае можете спокойно отправляться по домам. Да, и передай Джо мою благодарность. Попытка не пытка.

— Фокси передаёт тебе спасибо за дырку от бублика, — передал Тони удручённому Нейсмиту.

— Ты жестокий человек, Тони Кай.

— Жестокий, но справедливый, согласись.

Фоксу только и оставалось, что пожелать коллеге доброй ночи.

Джон Эллиот снимался в сюжете для вечерних новостей. Положительный момент заключался в том, что Фоксу не надо было тащиться в центр Глазго. Отрицательный момент: съёмки проводились в промышленной зоне на окраине города. Неизвестно почему там возвышалась чёрная сверкающая глыба недавно отстроенного отеля, и съёмочная группа Эллиота оккупировала ресторанный зал. Недоумевающие постояльцы поглощали свой завтрак за стойкой бара, в то время как осветители повторно выставляли свет, а операторы устанавливали камеры на треногах.

— Это партизанский[34]репортаж, — предупредил Фокса режиссёр сюжета. Фокса снабдили френч-прессом и двумя миниатюрными французскими слойками с шоколадом. А в это время Эллиота готовила к съёмкам женщина-гримёр. Они расположились в углу ресторана: там висело большое зеркало с подсветкой и стояло что-то похожее на ящик для инструментов, но набитый не болтами и гайками, а косметическими принадлежностями.

— Адская работа, просто адская, — заметил Эллиот Фоксу, встречаясь с ним взглядом в зеркале. В это время его волосы усилиями гримёра укладывались волосок к волоску, нос и лоб в очередной раз припудривались. Бумажное полотенце, обёрнутое вокруг шеи, защищало воротник сорочки от крупинок пудры. Глаза Эллиота блестели, и Фокс мысленно полюбопытствовал, не закапали ли ему в глаза специальные капли. На нём была сорочка с открытым воротом, чёрный пиджак из стопроцентного хлопка и модно потёртые джинсы, с бахромой на концах штанин.

— Спасибо, что согласились так быстро со мной встретиться.

— Когда закончится съёмка, в нашем распоряжении будет около пятнадцати минут. А потом мне надо пулей возвращаться обратно на студию.

К Эллиоту подошёл режиссёр: лицо у него было озабоченное, в руках он держал сценарий.

— Шеф-повар сказал, что клешни лобстера отсняли как надо, так что опасность миновала.

— Вот она, чарующая магия телевидения, — сказал Эллиот, встречаясь взглядом с Фоксом и ослепляя его белозубой улыбкой.

Сначала была репетиция, после чего потребовалось три дубля, чтобы отснять материал так, как того требовал режиссёр. Потом были непонятные сюжетные вставки, смены ракурсов и освещения и тому подобные тонкости, о которых Фокс имел весьма смутное представление. Полтора часа съёмок, а в итоге — три минуты экранного времени. Эллиот, промокая лицо влажной салфеткой, шагал через зал по направлению к Фоксу. Оборудование спешно убирали, столы и стулья возвращали на их законные места. Одна из постоялиц отеля, дама бальзаковского возраста, перехватила Эллиота на полпути и, протянув ему меню завтрака, попросила автограф.

— С удовольствием, — сказал он. Фокс заметил, что, пока Эллиот расписывался на листке меню под пристальным взглядом дамы, по её лицу пробежала едва заметная дрожь.

— И часто у вас так? — спросил Фокс, когда наконец получил возможность пожать ведущему руку.

— Лучше уж такие фанатки, чем оскорбления, которые градом сыплются на меня на Сокихолл-стрит[35]после закрытия пабов. Давайте сядем здесь. — Эллиот указал рукой в сторону низенького диванчика у стены в баре свободной планировки. — Итак, — начал он, усаживаясь и хлопая себя ладонями по коленям, — моё бесславное прошлое всё-таки настигло меня…

— Значит, это не тайна, не так ли?

— Вся моя жизнь — это достояние общественности, инспектор.

К ним подошёл официант с вопросом, не желают ли они сделать заказ. Эллиот заказал чай с мятой, но затем передумал и выбрал минералку с газом. Фокс сидел, обхватив руками чашку с холодным кофе.

— Вы по-прежнему интересуетесь политикой? — спросил он, когда официант ретировался.

— Вопрос в другом: я вообще когда-нибудь ею интересовался?

— Но ведь вы едва не угодили в тюрьму…

Эллиот задумчиво кивнул.

— И всё же… Как знать, сколько в этом было ребячества, бравады? Сами понимаете, бурные времена, студенты… к сожалению, мы далеко не всегда могли до конца понять ход наших мыслей.

— Что же это тогда было — способ покорять сердца сокурсниц?

Эллиот криво улыбнулся.

— Возможно. — Он поёрзал на диване, устраиваясь поудобней. — А если вы про тот судебный процесс… Цирк, да и только. Из нас пытались сделать каких-то моджахедов, а мы были просто дети, заигравшиеся дети, вот и всё. — Он слегка округлил глаза, вероятно, в надежде, что Фокс с ним согласится. — Захват правительственного автомобиля? Взятие министра в заложники? — Он покачал головой. — Кстати, в качестве выкупа предполагалось проведение референдума по вопросу суверенитета Шотландии… Можете себе представить всю степень безрассудства?