Пожиратели тьмы. Токийский кошмар - Ричард Ллойд Пэрри

– Нет, время подобного лечения прошло. Я не могу вылечить Терезу, но думаю, что сумею облегчить ее предсмертные страдания.

Маргерита возвращается вместе с матерью Эрментрудой. Они с Изабель поднимают хрупкое тело Терезы и сажают ее, обложив одеялами. Тереза слабо вертит головой из стороны в сторону, как голодный младенец или птица, в поисках корма. Мать Эрментруда начинает молиться, перебирая четки.

Я не знаю, что делаю; я только действую так, словно у меня есть цель. Наливаю немного розмаринового масла, прокипяченного с гвоздикой, на ткань. Я читала, что этот резкий аромат иногда возвращает память и речь. Этой тканью я вытираю лицо Терезы.

Ее веки дрожат и приподнимаются. Она видит меня и медленно качает головой.

– Иисус, приди ко мне, – произносит она слабым, жалобным голосом. – Почему мой Господь больше не приходит? – Тереза прижимает ладони к своей впалой груди.

– Увы, у нее больше не бывает видений, будто она кормит грудью младенца-Христа, – шепчет Анжелина. – И теперь она в отчаянии.

– Мне нечего дать. Видите, как я иссохла. О, Иисус, сжалься надо мной.

Не думая, повинуясь чьей-то воле, не моей собственной, я поворачиваюсь, одним быстрым движением достаю из корзинки маленького Гамлета и разворачиваю пеленки. Его ручки и ножки, освобожденные от свивальников, молотят воздух. Я держу младенца вертикально перед Терезой. Его глаза широко раскрываются на розовом личике, он машет крохотными кулачками.

Когда Тереза видит младенца, она улыбается, и ее глаза загораются, как яркие лампы, в них отражается сама ее душа. С неожиданной силой Тереза наклоняется вперед, берет младенца в свои костлявые руки, и прижимает его к себе. Слезы брызжут из ее сухих глаз, как вода из скалы в пустыне.

– Это мое спасение! – восклицает Тереза. Она гладит гладкое, теплое тельце младенца. Делает глубокий вдох.

– Он пахнет медом, и розами, и молоком, – бормочет больная, на ее лице экстаз.

Анжелину посещает вдохновение, и она начинает читать молитву старого Симеона, который увидел младенца Иисуса.

– «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал перед лицом всех народов, свет к просвещению язычников…»

Анжелина не успевает закончить, Тереза умирает. Ее голова опускается на грудь, как на картине художника, на которой Мадонна смотрит на своего ребенка. Когда я беру моего сына из ее ослабевших рук, они падают на ее колени вверх ладонями.

Изабель и Маргерита ахают. Мать Эрментруда крестится. Я стою, неподвижная, лишившись дара речи, а Анжелина хватается за мое плечо, чтобы не упасть. Мы не можем отвести глаз от поразительного зрелища. Там, в центре ладоней Терезы, появляются яркие капли крови.

Я сижу в сумерках пасхального вечера, и мои мысли заняты странными событиями этого дня. Монахини уже говорят, что в момент смерти Терезы произошло чудо. Моя слабая вера мешает мне назвать это чудом. И все же, я не понимаю причины появления крови на ладонях Терезы. Возможно, думаю я, ее собственные ногти проткнули кожу. Я сжимаю кулаки изо всех сил и прихожу к выводу, что это невозможно, особенно, учитывая слабость Терезы. И все-таки, такое кровотечение должно быть природным чудом, которое наверняка и раньше видели медики, и о котором писали философы. Я буду читать и искать, пока не найду объяснения, которое меня убедит.

Я удивлена, что горе, вызванное смертью Терезы, не потрясает меня, хотя образ ее безжизненного тела еще свеж в моей памяти. Как я могу горевать, если она умерла с великой радостью? Вместо печали я чувствую странное спокойствие. Я поверила, что Бог забирает к себе тех, кого поразило безумие. Возможно, он не станет наказывать их за то, что они так слабо держались за дарованную им жизнь. Возможно, это означает, что мой муж, Гамлет, покоится с миром, и меня это утешает. Никакие страхи не тревожат мои мысли, покой окутывает меня.

Твердая рука сжимает мое плечо и рывком выводит из этого спокойного состояния. Это Маргерита, которая вошла в мою комнату бесшумно, как обычно. Она принесла маленький бювар с принадлежностями для письма.

– Я постучала, но ты меня не слышала. Прошу тебя, прости меня за вторжение. Мое дело не может ждать, – говорит она голосом одновременно тихим и настойчивым. Занимая такую должность, она привыкла все делать по-своему.

Сначала я подумала, что епископ уже узнал о рождении Гамлета и принял решение насчет моего будущего. Я не подготовилась к этому дню, но бояться не стану.

– Меня приказано выдворить из Сент-Эмильона? Я должна быть готова уйти сейчас же? – спрашиваю я, сажусь, и беру на руки Гамлета.

– Нет, не в этом дело.

Мне становится немного легче, но все еще мучит любопытство. Маргерита ждет приглашения остаться. Я киваю головой на табурет, предлагая ей сесть. Усевшись, она открывает на коленях свой бювар так, чтобы на него падали лучи заходящего солнца, и берется за перо.

– Мой долг записать события этого дня и свидетельства очевидцев, так как нужно отправить епископу отчет. Я должна начать сегодня, пока события еще свежи в нашей памяти. Но моя истинная цель – опубликовать историю Терезы для людей. Чудеса этого дня прославят наш монастырь на всю Францию и на весь христианский мир, – говорит она, делая широкий жест рукой. В ее глазах горит энтузиазм.

– Ах, новая история для твоего каталога святых и грешников. Какой будет мораль этой истории?

– Прошу тебя, не смейся надо мной, Офелия, – просит Маргерита почти прежним высокомерным тоном. – Сегодня мы стали свидетелями чуда. Ибо, несмотря на то, что мертвые не воскресли, каменное сердце – мое сердце – смягчилось и радостно приняло милость Господа. Возможно, другие придут к истинной вере, услышав о праведной смерти Терезы.

Ее явная искренность заставляет меня пожалеть о легкомысленных словах.

– В этот пасхальный день, действительно, произошло много странных событий. Но я сомневаюсь, что могу помочь тебе, потому что не понимаю значения всего этого.

– А что тут понимать? Чудо всегда должно быть тайной, – просто отвечает она.

– Я не верю в чудеса. Но уверена, что есть вещи – возможно, события и существа, – которые превосходят разум, – говорю я, с трудом выражая свои мысли словами. – Но, хотя наша способность рассуждать разумно иногда слабеет, она редко переходит в безумие. – Я качаю головой, гадая, что стало причиной этой болезни у Гамлета и Терезы. – Возможно, некоторые формы безумия возникают из-за больного рассудка, а другие его виды имеют божественное происхождение.

– Должна ли я написать, что Тереза была сумасшедшей? – спрашивает Маргерита, явно встревоженная. – Нет, вряд ли дело в этом. – И в случае Гамлета тоже, думаю я. Я подпираю голову руками, все еще размышляя. Молчание разрастается, пока Маргерита не нарушает его в нетерпении.

– Давай, Офелия, я не могу рассказать об этом без твоей помощи. Для начала я должна описать те средства, которые ты применяла для лечения болезни Терезы. Потом последует рассказ о вашей дружбе. Потому что только ты относилась к ней с настоящим милосердием. Я сожалею о том, что сама вела себя не так, – признается Маргерита, опуская глаза и отводя их в сторону. Такой уклончивый взгляд я видела раньше у придворных дам, но у нее он сходит за смирение.