Жнецы страданий - Екатерина Казакова

Выученица вошла в лекарскую потная, красная, дрожащая от боли и усталости, извалянная в снегу.

– Чего тебе? – на скрип двери обернулся Руста, который ощупывал лежавшего на столе пузатого мужика.

– Да вот, ногу, видать, сломала, – виновато проговорила послушница.

Целитель мельком взглянул на нее, стоящую, как цапля, нахмурился и ответил:

– Некогда мне. Занят, не видишь? Купца привезли, хворь у него приключилась. Или жди, или в покойницкую к Ихтору иди. Он там подлетков Майрико вразумляет. Ну или к Рэму, он у себя в покое небось у печи сидит, бока греет.

Выученица кивнула и похромала прочь. Идти к Ихтору она не могла – для этого нужно было спуститься на второй ярус подземелий, а куда ей – по каменным ступенькам на одной ноге? То же и с Рэмом. Вскарабкайся к нему на четвертый ярус, да еще упроси снизойти. Старик вредный, окажется не в духе, и помочь не поможет, и прогонит в три шеи. Лучше уж потерпеть, покуда Руста закончит толстомясого лечить.

Вот только ногу дергало. И от боли мутило. Кое-как Лесана стянула валеный сапожок и зажала ладонями больное место, пропуская по пальцам Дар. Сила просочилась сквозь кожу, рассыпаясь колючими иголками. Щиколотку тянуло, как больной зуб, и от неловкого ле́карства сделалось даже хуже. К горлу подступила тошнота – показалось, будто сломанная кость шевелится под кожей. В ушах зашумело, по телу выступил пот, но через несколько мгновений сделалось легче, нога взялась зудеть и чесаться, боль ушла.

Лесана попыталась встать и поняла, что теперь может обходиться без костыля. Совсем, конечно, она себя не вылечила, всем весом ступить на ногу по-прежнему не могла, но легкая хромота после пережитого страдания казалась всего лишь досадной помехой, не более. Подволакивая стопу, выученица поплелась к себе в комнатушку. Дарен вряд ли будет рад ее видеть. Да и куда ей, одноногой…

…В печи весело трещал огонь, но покойчик все никак не мог протопиться. После подвала Нурлисы здесь было промозгло и холодно. Скорчившись на лавке под одеялом, трясущаяся от остуды послушница потихоньку лечила больную стопу и чувствовала себя бесполезной затравленной девкой, у которой болело все, что только могло болеть, да еще слабость по всему телу ползла и дрожь окаянная. От ужаса же перед грядущей ночью и вовсе было страшно выползать из каморки, дверь которой она приперла для надежности сундуком и столом. Только так и смогла хоть немного успокоиться.

А ночью, в сгустившейся тьме, Лесана слушала завывание ветра за окном и вздрагивала от малейшего шороха. Все казалось, будто в коридоре раздается эхо шагов, будто кто-то стоит с обратной стороны двери. В эти мгновения девушка обмирала, по-детски сжимаясь в комочек и натягивая на голову одеяло…

Но он не пришел. То ли Нурлиса оказалась права, то ли колдун не хотел поднимать шума. Однако несчастная послушница так и не смогла уснуть; вздрагивала от каждого шороха, тряслась и проваливалась в короткое забытье между сном и явью, когда все слышишь и отдыха нет.

С той первой ночи прошло несколько седмиц. Донатос не появлялся. И девушка слегка успокоилась, хотя дверь по-прежнему подпирала сундуком. Все эти седмицы она несла наложенный Нэдом оброк – отмывала мертвецкие и казематы. Дарен пытался время от времени гонять девку, но очень скоро махнул рукой, подведя итог: дура бесполезная. И теперь давал ей только обидные мелкие поручения и ни разу не позвал ратиться с ребятами. Вот и сегодня выгнал с урока, отправив драить подземелья – мол, иди, делом займись, иного толку нет от тебя.

Лесана выжала осклизлую от грязи тряпку и разогнулась. Теперь надо тащить ведро до лестницы, а потом к Нурлисе, там выплеснуть в желоб стока, набрать новое и снова вниз. Надоело уже.

Девушка шла узким коридором, скособочившись, чтобы сподручнее было нести неудобную ношу. Она кусала губы и думала о том, как же, в сущности, несправедливо устроен мир, когда навстречу ей с крутого всхода спустился… Донатос.

Послушница застыла, почувствовав, как обмерло сердце.

Колдун шел прямо на нее.

Горло свело спазмом, коленки тряслись, а пальцы бессильно разжались. Ведро с грохотом упало на каменный пол, щедро расплескивая грязь. Лесана начала пятиться. Чтобы разойтись в этом мышином лазе, обоим следовало слегка прижаться к стене, но Донатос и не собирался посторониться.

Язык у выученицы прилип к небу, сердце ломилось прочь из груди, и ноги подгибались. Крефф шел на нее, и по его глазам никак нельзя было судить, что он задумал.

Миг – и колдун ухватил девушку за затылок, дернул к себе.

От ужаса та не смогла даже пискнуть. Наузник же, круто развернувшись, вжал послушницу в ледяную стену и, склоняясь к уху, сказал:

– Неловкая ты какая…

Холодная рука надежно держала жертву за шею.

– Неужто боишься меня?

Лесану начала бить крупная частая дрожь. В каземате они были одни, и делать он с ней мог все, что возжелает. А если и спустится кто, увидит их, так оттого позор ее станет только мучительнее.

Но даже теперь она не могла проронить ни слова – ни умолять его, ни упрашивать.

Рука колдуна скользнула к содрогающемуся тонкому стану, мягко коснулась завязок на штанах, потянула…

Девушка зажмурилась, деревенея телом, силясь вжаться, слиться со стеной, с камнями, но… в следующий миг стальная хватка ослабла, и крефф, толкнув выученицу так, что она кубарем полетела в разлитую по полу грязную лужу, исчез в темноте каземата.

Как не было его.

Раздавленная, униженная, Лесана беззвучно разрыдалась, лежа в грязи, и трясущимися руками стала приводить в порядок одежду.

Хранители светлые, когда же это все закончится-то?

Наступил вьюжник. Суровый, с морозами и метелями. Целыми днями за стенами Цитадели завывал, скулил, свистел и бился ветер, наметая к подножию крепости рыхлые сыпучие сугробы. Но Лесана по-прежнему жила в подземельях, редко выбираясь на поверхность. Разгневанный ее неуклюжестью и неумением Дарен наложил на девушку двойной оброк, превратив ее едва ли не во вторую Нурлису. Она теперь тоже целыми днями носила дрова, мыла, терла, топила, будто поденщица.

Вот и теперь послушница захлопнула решетку каземата и бросила грязную тряпку в ведро. Уф… И когда только Клесх возвратится? Надоело мыть да чистить. Все руки в цыпках и трещинах, кожа стала как мочало. А ведь сегодня еще и мертвецкую драила. И только попробуй где-нибудь не промыть – мигом объявится Дарен и ткнет носом в плохо сделанную работу.

Он уже явно решил для себя, что ни на что иное, кроме как драить полы, выученица Клесха не способна. Ну и пусть. В конце концов, обычный бабский труд. Но именно-то это и злило Лесану до невозможности. Сознание собственной бесполезности вызывало приступы горькой досады.

Сегодня у двери казематов нес стражу Тамир.

Вот закончит девушка свою грязную работу, и можно будет посидеть вдвоем на узкой скамье, поговорить ни о чем. Ей так спокойнее.