Загадка о тигрином следе - Антон Кротков

Курбаши резко взмахнул нагайкой с кожаным мешочком на конце, в который были заложены кусочки свинца для усиления удара. Баяргул не посмел поднять руки, чтобы закрыться. Курбаши крякнул и быстро «ужалил» помощника по лицу толстой змеевидной плетью, и тут же отдёрнул руку назад. Удар получился с оттяжкой. Сплетённая из нескольких кожаных ремней ударная поверхность камчи глубоко впилась в лицо помощника.

Он стоял бледный, пошатываясь. По его левой щеке студенистым сгустком стекал выбитый глаз.

Выплеснув ярость, курбаши почувствовал, что вся его злоба на бека куда-то делась. Стала утихать и боль в голове. На душе сделалось спокойнее. Правда теперь предстояло подыскать замену покалеченному Баяргулу, ведь он вряд ли простит нанесённую обиду.

– Ступай, – велел курбаши помощнику, зная наперёд, что ближайшей ночью прикажет отравить его.

Степь перешла в пустыню. Позади остались цветущие просторы. Теперь, если утром условия были ещё вполне комфортны, то есть прохладно и свежо, то ближе к полудню, когда солнце приближается к зениту, становилось жарковато. И так день за днём. К счастью проблем с водой и питанием путешественники не испытывали благодаря большим запасам, доставшимся им вместе с несколькими караванными верблюдами. Ими купец перед смертью пожелал вознаградить генерала за чудесный отвар, облегчивший его страдания.

Генерал, словно вырос на коне. Он снова был счастлив – постоянно пел и пускал коня вскачь. Одиссей же пока плохо переносил многочасовую верховую езду. Можно сказать, что в экспедицию он попал прямо из-за письменного стола. От долгого нахождения в седле у него болели ноги и то место, на котором сидят. Генерал заметил напряжение на его лице, всё понял и пообещал что-нибудь придумать.

Наконец объявлен очередной привал. Ступив на благословенную землю, Луков чувствовал себя совершенно разбитым: у него болели все мышцы, то есть боль начиналась в копчике и заканчивалась в затылке. Он не мог ни сидеть, ни стоять, даже есть не хотелось. Разминая скованные долгой дорогой ноги, он неприкаянно бродил по лагерю, потом отправился в свою палатку, упал на расстеленную циновку и сразу забылся мертвецким сном.

Проснувшись, молодой человек с ужасом подумал о том, что ему снова предстоит провести день в седле. К счастью генерал не забыл про своё обещание. Благодаря его заботе появилась возможность спастись на спине верблюда. Казалось, что неторопливо плыть на «корабле пустыни» это совсем иное дело, нежели трястись на лошади.

И действительно, сначала на верблюде было вполне комфортно. Однако он так качал, что через некоторое время Одиссею сделалось не по себе.

Между тем местность, по которой шел теперь отряд, была до чрезвычайности пересечена. Барханы образовывали сложную гамму лощин, перевалов, спусков и подъемов. Высокие бугры были покрыты саксаулом. Глубокий песок затруднял движение. Движение по барханам то вверх, то вниз, сопровождалось беспрерывной качкой. Одиссея всё сильнее мутило. Но сообщить кому-то о своих проблемах он стеснялся. Как признаешься, что посреди суши тебя одолела «морская болезнь». Комиссару только дай повод, он с удовольствием поднимет тебя на смех и со свету сживёт постоянными подначками. Так Луков и страдал на горбе верблюда весь день. Завтрак давно вышел из него вон, и было такое ощущение, будто и кишки хотят вырваться наружу. Одиссей мечтал о чудесных генеральских пилюлях, которые помогли ем в небе, сейчас бы они снова были очень кстати. Но как признаться начальнику, что тебя словно нежную барышню из Института благородных девиц – мутит буквально от всего. Нет, уж лучше сцепить зубы и терпеть!

Наконец очередной день испытаний остался позади: установлены парусиновые палатки и зажжён бивуачный костёр. Ноги снова еле держали Лукова. Только на этот раз его состояние было намного хуже, чем после лошади. Не говоря никому не слова, Одиссей снова лёг спать без ужина. На следующее утро он всё же подошёл к начальнику и, не поднимая глаз, попросил снова дать ему лошадь.

– Ничего, – успокоил его генерал. – Через пару недель привыкните. Меня первые дней пять уматывало ещё похлеще вашего. Пардон, в сортир не мог нормально сходить.

После ночного привала, не соблюдая никакого строя, отряд снова углубился в серые пески. Пески эти назывались летучими. «Лишь только налетит сильный южный ветер, пески снимутся с места и стремглав понесутся вперед, словно гигантская стая саранчи. И горе тому, кто попадётся им пути. Они хоронят под собой все живое» – так рассказывал об этих песках один путешественник.

Быстро катилось вниз злое солнце пустыни. На западной окраине неба полыхал багровый пожар. Мертвая зыбь песков простиралась вокруг, и, казалось, не будет ей ни конца, ни края.

Четвёртые сутки люди брели по безлюдью сквозь холод короткой ночи и зной долгого дня. Иногда вдереди появлялись дрожащие очертания кишлака, озера или зелёного оазиса, однако уже встречавшиеся с миражами путники, легко распознавали обман природы и не испытывали разочарования. Ведь жажда и голод – самые страшные враги людей в пустыне – пока были им не страшны. Но не всем так везло в этих гибельных местах…

Однажды экспедиции повстречались громадные птицы, которые терзали раздувшиеся до невероятных размеров трупы человека и лошади. При виде людей стервятники всполошились и с недовольным клекотом прервали начатую трапезу. Но они не улетали, а кружились над головами всадников, будто знали, что эти живые тоже вскорости могут стать их добычей.

Один из красноармейцев поднял карабин, но проводник отряда выкрикнул, что птиц убивать нельзя. Этот проводник был одним из людей убитого армянского купца. Он появился в отряде очень кстати. Генерал раньше бывал в этих местах, но это было очень давно. А выдерживать верное направление лишь с помощью карты и компаса было сложно. Проводник же уверенно вёл отряд, ориентируясь по одному ему известным приметам. И всё шло хорошо, пока комиссару не вздумалось завести с проводником разговор о будущем этого края. Выяснилось, что азиат вовсе не желает победы революции у себя на родине.

– Это ты зря! Вместе с революцией в ваши примитивные аулы придёт вода и электричество! – широко улыбаясь своим беззубым ртом, агитировал комиссар. – Мы отнимем землю у баев и раздадим её беднякам – без всяких денег!

– Русской воды нам не надо. И эктричества вашего тоже. Милостивый Аллах сам знает, что нам нужно. Имамы говорят, что наши беды закончатся, когда неверные уйдут с нашей земли.

– Контра твои имамы! – рассердился Лаптев. – А ты дурак, что веришь им! Мы – советская власть – друг всем беднякам! Вот ты бедняк, служил своему хозяину, а он тебя жестоко эксплуатировал. А советская власть всех хозяев к стенке поставит!

– Почему бедняк? Я не бедняк. Уважаемый хозяин помог моему сыну открыть лавку в Бухаре, нанять толковых работников. Да окружит Аллах его своей заботой и пусть он вдоволь вкушает теперь сладчайших плодов на берегу райского ручья в обществе полногрудый прекрасных гурий!

Комиссар изменился в лице. Не стесняясь присутствия проводника, он заявил генералу, что этот подозрительный тип специально подослан к ним в отряд врагами.