Сибирские сказания - Вячеслав Софронов

А этот с козлиной бородкой на бережку стоит, похохатывает, зубки мелкие, желтые щерит, лыбится. Потом вытаскивает книжицу какую там и начинает по ней свою страшную молитву читать, нас стращать. Кричит:

– Теперича ваш Бог отменяется, а заместо него коммунизм будет. – И чешет, читает по ней, Исуса Христа проклинает, черта поминает.

Бабы орут: «Антихристы! Убивцы! Изверги!» Мужики в карманах фиги строят, чтоб значит, все поганые слова мимо их прошли, проскочили, на ихние грешные души не легли.

Тут чернявенький, видать, тоже мужик отчаянный в такой раж вошел, что в воду прыгнул, к народу побрел, каждому книжечку красную с антихристом бородатым под нос сует, требует, чтоб целовали ее все и в верности клялись, от святого распятия отказались.

Кричит:

– Я ваше крестьянское отродье землю есть заставлю, на каторгу направлю, а в нашу веру все одно обращу, верить заставлю. Целуйте образ вождя нашего, а то… – и сызнова по матушке чешет.

Народ, знамо дело, врассыпную от него кинулся, бросился. Может, мы и старой веры не очень держались, не шибко молились, кланялись, посты не блюли, к исповеди не часто ходили, но чтоб нашего Христа да на ихнего антихриста менять… не бывать этому. Мы народ простой, в лесу живем, себя не блюдем, а веру нашу трогать не моги, а то вышибем мозги.

И тут такое дело вышло, что потом сколь не вспоминали, друг дружку не пытали, а понять ничего не могли, никаких объяснений не нашли.

Этого чернявенького вдруг словно какая сила под задницу шуранула да из воды вверх пнула. Полетел соколом, а упал подбитым вороном в самую жижу и кривыми ножками болтает в воздухе.

Двое с берега к нему кинулись, сунулись спасать, выручать, так и их друг о дружку лбами садануло, сшибло, обратно на бережок обсушиться выкинуло. Сидят, рты разинули, ничегошеньки понять не могут, дышат тяжко, словно сто мешков на себе волокли.

Солдаты косорылые такое дело увидели – и давай Бог ноги из нашей деревни. Больше мы их и не видели. Того чернявенького мужики за ноги вытянули, живехонек оказался, только еще страшнее сделался и книжечку свою антихристову в прудке утопил, утерял. Боле он к нам с речами погаными не лез, не приставал, втихоря укатили в город.

Думаешь, угомонились городские-то уполномоченные? Куды там! Еще пробовали наезжать, нас в иную веру сбивать, от Бога отказываться. Только не везло им всякий раз: только до мостика через речку Кривуху нашу доедут, докатят, а он али провалится, али кони встанут. А то такая буря налетит, засвистит, что ничегошеньки не видать вокруг. И близехонько локоток, а не укусишь, и рядышком берег, а не перескочишь.

Так мы проваландались еще с год, почитай, без колхозов, без налогов. Старики-то сказывали, будто то наши водяные взбаламутились супротив ихней веры басурманской и против городских начальников оборону держали, до нас не пущали. Плох он али хорош, а ему, водяному, тожесь сподручней под одним Богом жить, на иного не менять. Не гони Бога в лес, коль он в избу влез. Плохого Бога и телята лижут. Свой со своим и поссорится, а все одно помирится. Худой мир лучше доброй ссоры.

Только, видать, наш Бог от нас, грешников, отвернулся, отказался, а может, водяная нечисть силу набрала, время ей пришло нами править. И что ни день, то новая канитель.

То бабы на речку пойдут белье полоскать, а водяной его все и утянет, утащит под корягу какую. То свинья в прудке утопнет, то гусака за ноги ухватит.

А уж девкам купаться и вовсе запретили, наказали, чтоб нос на речку не совали. Так ведь нет, не послухали, и Вальку Сивову утащил-таки водяной к себе, утянул в омут да под корягу и засунул.

Вечерами да к полуночи такое светопреставление на речке начиналось, что не расскажешь: то хрюкает, то мяукает, то по-собачьи тявкает. С ума, видать, посходили с радости проклятущие, распустил их Господь, на нас обидевшись, и заступиться некому. Говорили, что в городе как раз о ту пору все церкви позакрывали, попов позабирали. Вот нечисть-то водяная и радовалась, праздновала радость свою.

И до того оне распоясались, расходились, что начали баб наших на жительство к себе зазывать, золото им предлагать. Одна-то, Нюрка Бедрова, польстилась, согласилась за колечко золотое. И родила мальчонку чернявенького с рожками на голове, с копытцами на ножках. Так-то.

Не вытерпели тут мужики таковского оборота-поворота и порешили своей силой с нечистью бороться как есть. Собрали по дворам гранаты, с войны привезенные, для обороны припасенные, и айда по омутам их швырять-кидать, нечисть глушить, уму-разуму учить. Пущай знают, что мы народишко вредный, въедливый, за себя постоять могем, в обиду нечисти всякой не даемся.

Нечисть-то водяную вывели, успокоилось все помаленьку, а из города по весне опять уполномоченные приехали, прискакали, нас всех переписали, колхоз сделали.

Всякая сорока от своего языка гибнет, а мы от глупости собственной, от неверия. Без Бога не проживешь, далеко не уйдешь. Так и кличут нас теперича колхозничками, Божьми угодничками. Хошь работай, а хошь так куй – все одно трудодень-палочку за работу давали, хомут с шеи не снимали. Так с тем хомутом и помирать станем, коли Господь за нас не заступится, не разгонит колхозы те…

Все энто дело со свиней пошло. Свинья, она и есть свинья, хоть ее в новую рубаху обряди да за стол посади, а она все хрюкать станет. И то видел Бог, что не дал свинье рогов. Ей на небо глядеть некогда, она все в землю рылом. Но кому-то она свинья, а кому и родня да своя семья.

У нас на деревне ране такой обычай был, что ежели кто ни к какой работе не способный, то направляют свинопасом. Оно как бывает, сегодня в чести, а завтра свиней пасти. С ими любой дурак управится, справится. Большого ума не нужно, вся служба, что лежи на полянке, в небо поплевывай, за хрюшками поглядывай.

Одно время отрядили свинопасом Прошку Малофеева. На большее-то он не годился, коль дурнем уродился.

Почему дурень? А кто знает, куда его черт толкает. У богатого мужика уродил Бог сына дурака. Дурак не дурак, а сроду так. Дураку воля, что умному доля: сам себя губит! Дуракам закон не писан. У людей дураки – любо каки, загляденье одно, а наши дураки – вона каки, одно недоразуменье. От черта крестом, от медведя пестом, а от дурака ничем не отобьешься, не открестишься. Так говорю?

Вот и тот Прошка такой здоровый вырос, а Бог ума-то и не дал. Отправит его отец сено копнить, а он до вечеру проваландается неизвестно где, да и уснет в копне. Отец его побьет, похлещет, а толку ни на грош, будто сам себя бьешь.

Отец и вовсе перестал его от себя отпущать, чуть не на поводке следом водит, где сам ходит. Пошли они как-то раз навоз на поле возить: отец на телегу кидает, а Прошка на поле возит, сваливает. К вечеру пошли поглядеть, как вышло, сколь вывезли, а весь навоз на соседском поле, в одну кучу сваленный, лежит.

Ну, как такого сына уму научить?! Одно лекарство – кнутом бить. Но кому и такое ученье-леченье на пользу, а кому мимо глаз.