Дикий - Элла Савицкая

Народ вопит, посылая поддержку и выкрикивая мое прозвище. Они всегда за своих. Пока я прилагаю адские усилия, чтобы собрать расплывающуюся картинку в единое целое, мимолетно замечаю в ужасе прикрывающую рот Лану и Рыжего, уверенно втирающего ей что-то на ухо. Лучше бы вывел отсюда, говорун, мать его. Знал же, что здесь ей не место, но Рина уговорила и заверила, что будет за ней присматривать. С каких пор я стал слушать баб, блядь? И кстати, где носит эту дикарку?

Обыскать еще раз зал в её поисках мне не удается, так как рефери свистит практически мне в ухо, заставляя собраться. Выдыхаю и подбираюсь.

Хук справа, лоу-кик левой ногой. В башке гудит, но я черпаю внутренние резервы.

— Давааай, мудак, нехер сгибаться пополам. Ты же хотел уложить меня, — ору в лицо чернявому, добиваясь его ярости.

В глазах напротив вспыхивает ожидаемая чернота.

Дааа, давай, забудь о технике, руководствуйся эмоциями, долбоёб.

Придурок выкидывает кулак вперед, но я мгновенно бью правый кросс ему в челюсть.

Под визг телок долговязое тело шатается и едва не падает, давая мне несколько секунд преимущества. Не растрачивая энергии, до хруста заламываю его руку за спину и валю на маты. Душу, применяя локтевой захват.

По венам течет адреналин, воспламеняет внутреннего демона и дарит ему долгожданную победу. Почти победу… потому как мудило, извернувшись, со всей дури лупит меня по голове. Боль пронзает череп и я, на мгновение теряя ориентацию, оказываюсь лежащим под противником.

Бляяяядь!

Сука не теряет времени даром и начинает методично бить меня сначала в грудную клетку, потом по роже. Мой блок не помогает. Сквозь пелену распространяющейся адской боли понимаю, что, наверное, это нахрен всё.

Марина

— Нееет! — начинаю колотить в стекло кулаками, а потом, не контролируя себя, набрасываюсь на Мирона с воплем: — Выпусти меня, козел!

Амбал рывком оттаскивает меня от татарина, в чье лицо я успела вцепиться ногтями и оставить несколько глубоких царапин, но мне плевать, что и как он может сейчас сделать. Если потребуется, я убью их всех к чертовой матери.

— Отпусти уже эту психичку, — слышу гневное рявканье организатора, пока меня за шкирку оттаскивают к стене, — все равно она уже ничем не поможет.

В те минуты, что я несусь по лестнице вниз и расталкиваю столпившейся кучей народ, внутри все звенит. Мыслей нет ни одной. Я даже не знаю, что смогу сделать, ведь на ринг меня все равно не выпустят. С недавних пор он обнесен ограждением, и даже если бы я хотела сейчас выцарапать глаза подонку, избивающему Матвея, мне бы это не удалось.

Мне просто нужно быть там. Рядом с ним.

Крикнуть, что у соперника кастет, возможно рефери его остановит. И оказывается, я даже кричу обличительный факт во все горло, но меня не слышно из-за музыки.

А еще из-за шокового состояния я не сразу понимаю, что Матвею в какой-то момент удается оттолкнуть подонка и даже ударить его по лицу.

Меня подбрасывает извергнувшейся надеждой. Сердце болит при одном взгляде на говнюка. Его ребра в кровоподтеках, на плечах ссадины, а по лбу стекает кровь.

Еще никогда прежде он не уходил таким после боя. Обходился несколькими синяками. Но сейчас… Господи, можно только представить как ему больно. Я отчетливо помню это чувство, когда тебя бьют. Когда болит каждый сантиметр тела. Меня не били кастетом, но зато устраивали темную скалкой, украденной из кухни и замотанной в простыню, чтобы оставить меньше доказательств.

— Рина, мне страшно, — голос Ланы отрывает от пристального наблюдения за рингом.

Девчонка выглядит напуганной, шокированной. Я не раздумывая прижимаю ее к себе, позволяя спрятаться на своем плече. Я потом пойму, что это стало моментом, когда мелкая окончательно меня простила и пришла искать подтверждения того, что с Матвеем будет все в порядке, именно у меня, а не у Сашки. Не замечаю, как прижимая испуганную девчонку к себе, и сама дрожу.

Матвей сильный. Он, мать его, самый сильный и волевой говнюк из всех, кого я знаю.

Я не понимаю, говорю это вслух или повторяю сама для себя как мантру, но когда ему удается повалить соперника на маты и, зажав его руку коленом, стащить с запястья перчатку и вывалить всем на обозрение кастет, я начинаю смеяться. Истерический смех, наполненный облегчением, моментом торжества и всепоглощающей гордости рывками покидает легкие.

С силой впиваюсь пальцами в сетку вокруг ринга, а Лана, высунув лицо из-под ладоней, во все глаза смотрит на брата.

Потеряв оружие, Богдан тут же ожидаемо сдувается. Вся его сила была именно в этой крошечной запрещенной вещице. Матвей, улавливая его растерянность, наносит несколько точных ударов и наконец отправляет ублюдка в нокаут.

Народ кричит, бунтует, поняв, что их едва не надули. Поднимается неодобрительный гам и в сетку летят жестяные банки из-под пива, другие свистят в поддержку Матвея, а я не могу отвести от него глаз, когда приходит осознание, что он совсем без сил. Пока рефери держит его за руку, объявляя победителя, Матвея качает в разные стороны, его взгляд не может сфокусироваться, а потом вдруг он начинает медленно оседать на маты и в один момент вовсе отключается.

Не помня себя от ужаса, дергаю сетку на себя, требуя рефери впустить меня, и тот подчиняется, скорее Рыжему, чем мне, но сейчас это не важно.

— Матвей!

Вместо жалобной мольбы из горла вырывается яростное рычание. Я падаю на колени рядом с моим избитым психом и сразу же приникаю к его губам, стараясь понять, дышит он или нет. Сзади доносятся всхлипывания Ланы, кто-то требует скорую, а я смотрю на запекшуюся кровь над широкой бровью и лихорадочно глажу побитое лицо ладонями.

Я не знаю, какой силы удары наносил ублюдок. Возможно, у Матвея сотрясение мозга или что-то еще хуже. Соображать не получается совсем. Меня начинает трясти, по спине катится ледяной пот, но вместо ожидаемых слез изнутри зарождается волна ярости. Он не должен так со мной поступить.

— Говнюк, мать твою! — впиваюсь ладонями в мокрые плечи и как могу встряхиваю его. — Ты победил! Слышишь!? Победил! Как и всегда! Доказал в очередной раз, что тебя не сломишь даже кастетом. А теперь вставай давай.

Сердце стучит так сильно, что я почти не слышу своего голоса. Понимая, что мои слова тонут в пропитанном потом и напряжением воздухе, я как будто борясь с кем-то невидимым начинаю рычать еще отчаяннее и трясти его еще сильнее.

— Ты говорил, что теперь есть МЫ. Не смей оставлять меня одну! Я поверила тебе. Поверила, что дальше мы сможем вдвоем. Согласилась поступить в чертов медицинский, ходить на подготовительные, работать администратором в спортивном клубе пять часов в день, — слова льются неконтролируемым потоком, пока меня выворачивает наизнанку, а он даже не шевелится в ответ. Хотя бы крошечное движение, едва различимое, — Я купила сегодня ароматические шарики в гостиную. В первый раз в жизни купила долбанные шарики. Для нас. Я убью тебя, если ты меня бросишь. Возненавижу! Слышишь?!? Я уже ненавижу тебя! Ненавижу! Люблю тебя, говнюк ты чертов!