Дикий - Элла Савицкая

— Так ты еще не живешь здесь? — Ри отрывает меня от мыслей, немного озадаченно осматриваясь по сторонам.

— Нет. Я снял ее для нас, Ри. А соответственно и жить здесь буду, когда въедем вместе.

— Для нас?

С лица дикарки мгновенно сходит все благоговение.

— Да. Что тебя смущает?

— Ммм, все. — я знаю эту позу, когда человек складывает руки на груди, ограждая себя от собеседника, и мне это ни хрена не нравится, что сейчас она закрывается от меня.

— Что все? Я и так живу у тебя. Или ты предпочитаешь, чтобы мы ночевали в разных квартирах?

— Матвей, такие решения, во-первых, принимаются вдвоем. А во-вторых, моей зарплаты хватит разве что на то, чтобы оплатить аренду трех метров коридора в этих хоромах.

— Я разве говорил о деньгах?

Прищуриваюсь, чувствуя, что меня начинает уверенно нагребать. Я изначально знал, что разговор простым не будет, но это ее воинственное настроение подбешивает.

— А тебе не нужно ничего говорить. Я не буду жить за твой счет! — задрав подбородок, чеканит стерва.

— То есть лучше жить в том гадюшнике? — рявкаю в ответ.

— Это мой гадюшник. За который я заплатила за три месяца вперед, взяв в долг у Натальи Ашотовны!

— А это, кстати, второй вопрос, который я хотел обсудить. Тебе не кажется, что пора увольняться?

Матвей

— Увольняться? А жить мне тоже прикажешь на твои деньги? Это как? Содержанкой стать?

Если бы можно было разрывать взглядом на ошметки, Рина бы уже это сделала. Но только после меня.

— Не содержанкой, — поясняю простые истины, — ты станешь девушкой, с которой я в отношениях. И которая, блядь, не должна работать в баре, где каждый алкаш мысленно трахнул тебя во всех позах.

— То есть трахать меня должен только ты, и исключительно пока я сижу дома?

Сжимаю кулаки, напоминая себе о том, что одна из причин, из-за чего я подсел на эту стерву — ее металлический характер, который сейчас мне хочется если не сломить, то хотя бы пробить.

— Да, трахать тебя должен исключительно я, но ты вруби давай мозг, Рина! И ответь сама себе. Сколько ты собираешься работать барменшей? Поступать в следующем году не надумала? Или так и будешь без образования из бара в тошниловки метаться?

— Я поступлю! — цедит сквозь зубы, еще выше задирая подбородок.

— Также как поступила в этом году? Или тебе удается совмещать подготовку к экзаменам с работой?

Рине требуется несколько секунд на размышления. Разъяренный взгляд утыкается в пол, а потом упирается мне в глаза. Черный, острый, пронзительный. Она злится, и я знаю почему. Потому что я прав. Ни хрена у нее не получается совмещать.

— Это мое дело, Матвей! И я справлюсь сама. Как всю жизнь справлялась. Без чьей-либо помощи. Не нужно диктовать мне как поступать. Не маленькая. Свои диктаторские замашки оставь для семьи, а мной руководить не нужно!

Стерва разворачивается и громко ступая по ламинату проходит мимо, намереваясь выйти из квартиры. Только нихрена, блядь, не выйдет. Несколькими шагами догоняю ее и пригвождаю к стене.

— Мои диктаторские замашки я буду в первую очередь практиковать на тебе, Рина! Знаешь почему? Потому что если ты не понимаешь с первого раза, придется тебе вталдычивать! Теперь ты нихрена не одна! И карабкаться по жизни больше сама не будешь! Давай вырубай свой гордую неуместную самостоятельность и пораскинь мозгами. — Ри ведет плечами, в попытке сбросить мои руки, но я крепче сжимаю пальцы. — Почему ты не поступила? Потому что работала. Зачем тебе работа? Снимать жилье! А теперь строим логическую, мать ее, цепочку. Жилье тебе предоставляю я. Все, что тебе нужно — это подготовиться к вступительным. Хотя, я конечно мог бы предложить поступить и в этом по блату, но что-то мне подсказывает, что ты откажешься.

— Я поступлю сама, — шипит фурия, но уже не дергаясь, а как будто обдумывая мои слова.

— Именно об этом я и говорю. Но ты ни черта не поступишь даже через год, если будешь батрачить практически каждый день. И твоя мечта о медицинском так и останется мечтой, а ты не заметишь, как пролетит сначала пять лет, а потом десять, и в бар тебя уже не возьмут. Найдут телку помоложе.

Взгляд Рины режет, грудная клетка поднимается и опускается, видать борется с желанием вонзить в меня когти, но все же здравый разум побеждает. Дикарка не глупая, чтобы и самой понимать жизненный расклад. Без образования сложно добиться чего-то в жизни. А зная ее — горбатиться над столами не ее конечная цель.

— Картина не привлекательная, правда? — прищуриваюсь, сжимая хрупкие плечи.

Сколько проходит времени? Секунды? Минуты? Хер его знает, я не считаю, потому что занят тем, как рассматриваю все мыслительные процессы, проступающие реакцией на задумавшемся лице. Рина постепенно восстанавливает дыхание, но губы по-прежнему крепко сжаты.

— Я не смогу совсем не работать, — произносит уверенно спустя мгновения. — Согласна, что бар — не лучшее место, но вариантов больше нет.

— Варианты есть всегда, — смягчаю напор, потому как уже вижу, что выводы она сделала правильные. — И мы сможем в два раза быстрее найти тебе подходящее место работы, с неполной занятостью, чтобы у тебя оставалось время на обучение.

— Мы? — вопрос тихим эхом разносится по коридору.

— Мы, Рина.

После полуторачасового примирения мы лежим на диване в гостиной, вымотанные, потные и пялимся в телик. До комнаты дойти были не в состоянии. Диван здесь оказался удобный, устойчивый, думаю на месяц наших активных примирений его вполне хватит, а потом купим новый.

Мужик в фильме убегает от каких-то паранормальных уродов, пока я уткнувшись носом в макушку Рины, накручиваю на палец темный локон. Дикарка развалилась рядом, забросив на меня ногу, а подбородком уперлась в грудь. Зависаю на ней и сам не замечаю как начинаю улыбаться. Кто бы мог подумать, что мне будет в кайф просто так валяться на диване после секса?

А потом вдруг из неоткуда в памяти всплывает профиль Довлатова. Странно. Во второй раз за день я снова вижу невероятное сходство между ними. Исследую острые скулы Рины, курносый нос и огромные глаза, прищурившиеся от напряженной сцены. То, что теперь мы будем жить вместе я выяснил еще на третьем ее оргазме, а сейчас нужно выяснить еще кое-что, не дающее покоя.

— Ри, — волосы скользят сквозь мои пальцы, пока взгляд дикарки прикован к экрану.

— М?

— Как ты оказалась в детдоме?

Взгляд Рины отрывается от телевизора и устремляется на меня.

— Родители отдали, — отвечает тихо, — точнее отец. Когда мне было два месяца.

— Почему только отец?

Тяжелый вздох намекает, что говорить на эту тему ей сложно, но мне необходимо выяснить, чтобы зудящая мысль не грызла сознание.