Чернь и золото - Адриан Чайковски

Раньше, слушая рассказы своих соплеменников о чарующей красоте воздушных танцоров, он не до конца в это верил, а теперь Скованное Горе занимала все его мысли. Пусть она появилась в его жизни совсем недавно — ему недоставало ее красок здесь, в темноте.

Что-то она сделала с ним, как-то его коснулась. Он потянулся к ней, и закованная в цепи рабыня милостиво соизволила оставить на нем свой след.

А Чи ревнует — вот смеху-то!

— Ну вот, теперь ты смеешься надо мной, — сказала она, видя, что в его улыбке прибавилось жизни.

— Ничего подобного. Ты права, мы с ней почти и не разговаривали. — Это была неправда. Когда Чи уснула (только жуканы способны спать в ревущих машинах), он и Горе сели поближе. Она описывала ему свой дом, а он не мог взять в толк, где в Сообществе могут существовать такие красоты. Он, в свою очередь, рассказал о своей семье, о старшем родиче и о Стенвольде… и обещал помочь ей, как только появится такая возможность: сначала ей, а потом уж себе. Обещал не просто так, а зная, что с него спросится. Его народ верит в клятвы почти не меньше мантидов, с которыми у него много общих традиций. В клятвах заключена магия.

Замок их камеры заскрежетал, Чи вздрогнула, и в дверном проеме обрисовались двое солдат.

— Ты, — сказал один, показав на Чи. — На выход, быстро.

Ее отвели в чей-то бывший кабинет. В восточной стене большое окно, закрытое ставнями, голые полки, прямоугольники на месте снятых ковров. Здесь осталась только одна красивая вещь — письменный стол, позади которого стоял Тальрик в длинной тунике. Меча у него на поясе не было, однако кинжал висел. Встрепенувшаяся было надежда тут же угасла: осоиды никогда не бывают безоружными, ведь руки всегда при них.

— Свободны, — сказал он солдатам. Когда те вышли, он так и остался стоять, скрестив руки и оглядывая изнуренную, чумазую узницу. Чувствовалась, что у него появилась какая-то новая забота или тревога, но кризис, переживаемый им, вряд ли имел отношение к Чи.

— Что вам от меня надо? — спросила она дрожащим голосом, пытаясь обрести мужество. Сначала тяжелое путешествие, потом темная камера. Чи устала, проголодалась, пала духом и совершенно не была готова к допросу. Ей казалось, правда, что и допросчик не в лучшей форме, но он, как будто не замечая ее вызывающего тона, ответил кратко:

— Хочу послушать, что вы мне скажете.

— Не спится, да? Рассказать вам сказочку на ночь? — Полная безнадежность вдохновляла ее на дерзости — скорее бы уж все кончилось, — но Тальрик, непривычно рассеянный, реагировал странно.

— Вот именно, сказочку. И не говорите, что у вас не было времени подготовиться. — Можно подумать, это она его вызвала на допрос среди ночи!

Чи, бессознательно передразнивая его, тоже скрестила руки.

— Мне нечего вам сказать. Я уже говорила, что своих друзей не предам.

— Очень даже есть что сказать. Начнем с планов Стенвольда Вершителя. — Теперь он уже слышал ее, но злило его явно что-то другое.

«Что за муха укусила вас, капитан?»

— Он со мной не делился, — сказала Чи. — По этой самой причине, я полагаю. Ни с кем из нас не делился, а меня вообще собирался оставить в Коллегиуме. Если бы нанятые вами убийцы не вломились ночью в наш дом, я бы и посейчас там сидела. — «И грустила бы, что меня не взяли. Эх, если бы знать…»

— Какая это была бы потеря для нас. Ну, а ваши сообщники, те, что еще на свободе — метис и арахнидка? О них-то вы много всего можете рассказать. — Тальрик оперся руками о стол, Чи с другой стороны сделала то же самое. Теперь они стояли почти что нос к носу, и ей вдруг показалось, что в этом разговоре она играет ведущую роль.

— То, что я могла бы сказать, вы и без того уже знаете. У вас ведь есть агенты в Коллегии?

— Послушай, девочка: это твой последний шанс рассказать мне что-то по доброй воле. Говори все, что знаешь.

— Все? Я знаю историю, прикладную механику, начала медицины, естественные науки — что вы предпочитаете?

— Слушай, Вершитель…

— Что бы вам еще… Я знаю, что друзья помогут мне при первом удобном случае, надеюсь, что все у них хорошо, и рада, что вы их до сих пор не поймали. Я дорожу ими, а они, я верю, дорожат мной. Это и называется дружбой.

Он сморщился, как будто что-то в ее речи больно его царапнуло, и предупредил:

— Не играй со мной, девочка. — В Тальрике нарастал гнев, но Чи снова почувствовала, что причина не в ней. Их разговор занимал второе место по отношению к внутренней борьбе, которая шла в нем. Он велел привести Чи сюда, но уделял ей внимание, лишь когда она случайно задевала его.

— Не играть… А сами вы, спрашивается, что делаете? Предлагаете мне забыть, что я ваша пленница, и рассказать вам мою историю? Да вы всю жизнь играете в эти игры. — Собственная храбрость начинала немного пугать ее. Она снова задела какой-то больной нерв; Тальрик молчал и смотрел на нее с лютой ненавистью, но остановиться она уже не могла. — В чем дело, капитан? — Ну, если он ей и это спустит… — Может, поделитесь? Расскажете мне что-нибудь сами…

— Ты выбрала плохое время для бунта, — процедил он.

— Лучше теперь, чем никогда — так я думаю.

Стол разлетелся на куски, и Чи, отлетев назад, больно стукнулась о дальнюю стену. Тальрик шел к ней, переступая через обломки; его черные от сажи ладони дымились.

— Смотри, на что ты меня толкнула, — выговорил он сквозь сжатые зубы.

— Я тут ни при чем, — задыхаясь, пробормотала Чи. Она видела, что он ее понял — ну и ладно, не все ли равно.

— А если я и с тобой сделаю то же самое? — Дымящиеся ладони нависли прямо над ее головой.

— Какая Империи польза от моей смерти? — Чи никогда его не боялась по-настоящему, по теперь испугалась. Покров цивилизации сполз с него, и объятая пожаром осоидская душа предстала во всей своей наготе.

Страдание металось в его глазах, как живое, между пальцами бегали искры. Чи отвернулась, пряча лицо.

— Для Империи счастливый Тальрик полезнее, чем несчастный, — выпалил он, сдерживая себя из последних сил. — А счастлив я буду, спалив жуканку, не желающую со мной говорить. — Но угроза не спешила осуществляться, и Чи отважилась на него посмотреть. — Вспыльчивость — наше проклятие, Вершитель, — жестко произнес он. — Я владею собой лучше многих, но все же остерегись.

Чи трясущимися пальцами выпутала из волос длинную щепку. Ох, как он близко — того и гляди убьет.

— Капитан Тальрик… — Она возненавидела себя за дрожащий голос, а за следующие слова еще больше. — Пожалуйста, выслушайте меня. Мне нечего вам сказать, и это чистая правда. Я не знаю планов Стенвольда, не знаю, где он теперь и что намеревается сделать. Не могли бы вы… — Но тут она все же заставила себя прикусить язык, поправила одежду, стряхнула с себя еще пяток щепок. — Сальма и я, — продолжала она, почти справившись с дрожью, — обыкновенные студенты Великой Коллегии, впутавшиеся в нечто чудовищное. Какой от нас вред Империи? Результаты любого допроса вас только разочаруют. Лучше отпустили бы нас… сэкономили на нашем пайке.