Заступа - Иван Белов

– И как это понимать? – Бучила посмотрел на Василия.

Черт со свистом втянул остаток червя, причмокнул и пожал худыми плечами.

– Чепуха какая-то. Оно вроде чудище, а вроде и человек. Так не бывает.

– Бывает, – неопределенно хмыкнул Бучила и тут увидел домового, прячущегося за плетнем. Коротышка пристально наблюдал сквозь прутья, видимо, считая себя невидимкой. Зырит, падла, а мог бы помочь.

– Эй, хренопутало мохнатое, – ласково окликнул Бучила. – А ну подойди.

– Не пойду, – буркнул домовой, поняв, что раскрыт. – Боюсь я тебя.

– Эко диво, как будто я сам себя не боюсь. Иди, говорю, не обижу.

Домовой опасливо подошел и остановился шагах в пяти, теребя куцую бороду и постреливая глазенками по сторонам.

– Здесь живешь? – спросил Рух.

– Ну здесь.

– Видел, откуда сранина эта взялась?

– Видел.

– И?

– Чего и?

– Не зли меня, шерсти блевок.

– На возке приехали, – нехотя буркнул домовой.

– Шутки вздумал шутить? – рыкнул Бучила.

– Говорю: на возке, – уперся домовик. – Возок крытый, левое полозье вихляет, две лошади запряжены, одна пегенькая, вторая каурая. Подъехал тихонечко, без бубенцов. Человече с облучка спрыгнул, шалав этих высадил и укатил.

– Укатил, значит, – задумчиво протянул Рух, начиная понимать, что вляпался в очередное дерьмо. – И где теперь этот сраный возок?

– Я почем знаю? Мне не докладывали, – фыркнул домовой. – Разве у мышков спросить, серенькие все видят, все знают…

– Так спроси.

– А мне какой с того интерес?

– Ноги твои останутся на прежних местах. – Бучила пристально посмотрел домовому в глаза.

Мохнатый ойкнул, попятился и убежал, сверкая лаптями. Вернется или нет, хер его разберешь.

– Странное дело, – пробормотал Рух. – Ты как думаешь, Вась?

– Коза убежала, – чуть не рыдая, отозвался черт. – Оставил, и нет теперь ее тут. Сбежала, миленькая, покинула!

– Ясно, семейная трагедия. – Бучила отыскал затоптанные пистоли и занялся перезарядкой. Руки мелко тряслись. Пролюбил в потемках две пули, просыпал порох, чуть не погнул шомпол, но в конце концов справился. Мысли в башке кружились черные-перечерные. Какая-то мразь привезла нечисть в село. Вот ничегошеньки святого нет у людей! В светлый праздник! До такого додуматься надо. И где высадили? Рух скосил глаза. Саженях в тридцати слева, за домами, небо горело огнем, наяривали балалайки и бубны, качели подлетали выше заснеженных изб. Сельский сход, многолюдный и шумный. На то и расчет, что твари потянутся на свет и голоса. На запах мяса и крови, и будет тогда Рождество… Бучила перевел взгляд на Ваську. Черт метался по переулку, жалобно подзывая козу. Если бы не он, случилось бы страшное…

Из дыры в плетне высунулась мохнатая морда, и домовой протараторил:

– Нашли мышки возок, как же, нашли, миленькие. Терем богатый за церковью, а на воротах солнышко резное с лучами, возле них возок и стоит.

– Солнышко на воротах, говоришь? – Рух медленно встал. Его качнуло. Если может случиться что-нибудь особенно мерзкое, то оно обязательно и произойдет. Такая, видно, судьба.

Сучий возок раскорячился поперек дороги, там, где домовой и сказал. Аккурат у ворот резного двухэтажного терема купца Яшки Быка. Того самого, которого Рух должен был вроде как охранять. Доохранялся, в душу ети.

Бучила попер к терему напрямую, терять было совсем уже нечего, все равно опоздал. Лошадок его появление оставило безучастными. Ясное дело, приучены ко всякой нечисти и живым мертвецам. Мелькнула черная тень, от забора навстречу шагнул невысокий человек в звериной маске с рогами.

– Выпить есть? – прикинувшись пьяным, развязно крикнул Бучила.

– Нету, проваливай, неча тут шастать, – откликнулся мужской голос.

– А может, найдешь? – Рух подошел вплотную и со всей силы саданул человека кулаком в грудь. Мужика отшвырнуло, бездыханное тело распласталось в снегу.

– По сторонам приглядывай, мало ли что, – бросил Рух Ваське и вошел в незапертые ворота с солнечным ликом. Купеческих сторожевых псов нигде не было, приоткрытая дверь терема зияла предостерегающей чернотой. На пороге лежал один из парней, нанятых Яковом. Петька, что ли? Забыл. Да и какая разница? С такой дырой в виске еще никто живым не бывал. Второй охранник сидел в сенях, привалившись к стене. Голова, с перерезанным от уха до уха горлом, запрокинулась на спину. В остекленевших глазах застыли удивление и искренняя обида. Из ближней горницы лился мигающий оранжевый свет, слышались возня, постукивание и тихие голоса. Воняло горелым.

Рух встряхнулся, поднял пистоли и заблажил во весь голос:

Пинком выбил дубовую дверь, и время словно остановилось. Комната была наполнена вонючим, едким дымом, клубящимся над крохотной железной жаровней. Яков Бык мычал с кляпом во рту, привязанный к тяжелому деревянному стулу, потный, красный, с выпученными осатанелыми глазами и сетью жил, вздувшихся на лоснящемся лбу. В двух шагах от него, на широкой кровати, распласталась его супруга, Наталья, в сарафане, задранном до груди. Красивое, чуть полноватое лицо портил наливающийся сине-багровый синяк. В полумраке белели обнаженные бедра. Навалившийся сверху мужик в звериной маске и одежде из шкур насиловал купчиху, входя сильными безжалостными толчками, от которых кровать шла ходуном. Еще один, в маске и шкурах, стоял у изголовья, сжимая в охапке дочку Якова – Настю, держа у горла девки хищно изогнутый нож. Оба разбойника повернулись на крики и шум, став свидетелями триумфального прибытия Руха. Может, в комнате был кто-то еще, Бучила рассмотреть не успел, время запустилось по новой. Он выстрелил одновременно с двух рук, подсветив горницу алыми вспышками и подмешав к вонючей горечи терпкий запах порохового дымка.

Насильника смело с жертвы и отшвырнуло с кровати на стену. Второй кусок раскаленного свинца угодил державшему Настю куда-то в плечо, выпавший нож серебристой рыбкой запрыгал по полу. Рух никогда не был хорошим стрелком, а тут не иначе как повезло…

– Заступа, берегись! Зас…

Бучила краем глаза увидел перекошенную мордочку Васьки. Черт оттолкнул его в сторону, а сам странно дернулся, охнул и стал оседать. Из темного угла метнулась неуловимая тень. Разбойник, оставшийся до поры незамеченным, напал сбоку, и не подоспей Васька, Рух бы горя полной ложкой хлебнул. Узкое трехвершковое лезвие на длинной рукояти со свистом рассекло дымные завитки. Бучила парировал молниеносный выпад пистолем, сталь противно скрежетнула о сталь. Он ударил в ответ без особой надежды попасть. Противник, легкий, пружинистый, быстрый, отскочил и секанул снизу вверх, распустив Руху любимую медвежью шкуру от паха до середины груди. Еще чуть, и кишки с причиндалами пришлось бы с пола в ведро собирать. Бучила вновь отбил клинок пистолем и, изловчившись, саданул противника в голову, а когда тот предсказуемо увернулся, угостил сапогом. Достал самым краешком, со злорадством услышав треск сломанных ребер. Супостат согнулся в три погибели и отступил, выставив дрожащий клинок. Рух, жутко осклабившись, шагнул следом.