Королевская кровь. Огненный путь - Ирина Котова

Если же предположить, что написанное на могильном камне одного из Гёттенхольдов правда, и после смешения кровей и уничтожения монархов портал между мирами откроется, и Жрец освободится – выстоит ли Тура, когда в нее хлынут полчища кровожадных тварей, ведомых далекими от гуманности и милосердия воинами правителя Лортаха? Ведь они придут не одни – с ними появятся чудовищные боги инсектоидного мира.

– Прекрати истерику, – приказал он себе, врубая ледяную воду – тело сжалось, и Макс застонал сквозь зубы. – Сначала факты, потом будешь решать.

Он много успел сделать за эту субботу – словно пытался нагрузить себя работой, только чтобы попозже лечь спать. Но когда уши уже заболели от басов тяжелого рока, а в лаборатории рядком встали склянки с мазью, ускоряющей восстановление кожи после ожогов, пришлось закруглиться. Макс взялся за уборку, хотя дом и так сверкал – кажется, даже пыль боялась садиться на его мебель, чтобы не вызвать неудовольствия инляндца, – но с ругательством выключил мерно работающий пылесос, достал из стола сигарету и дал себе еще две минуты отсрочки, выйдя во двор покурить. Сигарета тлела в губах, а он неслышно двигал руками, прислонившись к стене дома и глядя на приветливо качающиеся ему навстречу дубы.

Через несколько минут владения профессора Тротта засияли щитами, способными задержать даже Марта, если тому взбредет в голову устроить другу ночную побудку, а природник лег в кровать и закрыл глаза. И дисциплинированно вырубился.

Его дар-тени, слава богам, ни от кого не убегал и ни с кем не дрался. Лук и броня лежали неподалеку от небольшого скрытого костерка, почти уже прогоревшего и мерцавшего в ночной темени пепельно-красными угольками, а сам Охтор, полуголый, с расслабленно подрагивающими крыльями, мерно разделывал мелкого местного оленя. Размером с собаку: теплокровная живность здесь, в мире Лортах, вся была небольшая, резвая и очень мускулистая – иначе не спастись от инсектоидов, господствующих здесь. В папоротниковых лесах в изобилии водились и рептилии, похожие на небольших страусов, в большинстве своем травоядные: мясо и яйца употребляли в пищу, из толстой кожи делали ремни. Были здесь и птицы – Макс всегда удивлялся, насколько местные куры похожи на туринских, и подозревал, что выводок несушек и петухов попал сюда через очередной провал. Как, вероятнее всего, и люди – потому что физиологически они ничем не отличались от жителей Туры.

Объединяло животных и людей только одно: всем им приходилось очень быстро бегать. Или летать. Медлительные тут не выживали.

Макс задержал движение ножа, чтобы не порезаться, пока приходил в себя и переживал поток воспоминаний. Горячая туша под его пальцами еще чуть сокращалась, а Тротт ошарашенно проморгался и, решив, что разбираться на голодный желудок не стоит, досвежевал зверя, закопав потроха – чтобы на кровь не пришли желающие поживы, – и швырнул мясо на угли запекаться. И только потом сел у костра раскладывать по полочкам информацию и пытаться сориентироваться в датах.

На Туре с момента его последнего ухода в Нижний мир прошло чуть меньше двух месяцев. Здесь же – Тротт опять раздраженно подумал о странном невычисляемом соотношении времени в двух мирах – после посещения Далин к концу подходил только третий месяц. Только – потому что обычно разница во времени была куда больше.

Почти полтора месяца из них его дар-тени шел лесами в сторону столицы империи, Лакшии, опасаясь погони – за убитых воинов, псов-нейров. Таился, стараясь не приближаться к трактам и крупным городам и по широким дугам обходя твердыни, родовые владения местных военных баронов – тха-норов. Пусть высокородные норы частенько враждовали между собой, но за убийство низкородным пса любого из них устраивали настоящую травлю.

Но на половине пути пришлось зайти в одно из селений за припасами, и там он услышал такое, что решился на крюк в сторону от столицы. И через пару недель ошарашенно взирал из густого папоротникового леса на равнину, заполненную бесчисленными загонами с тысячами тха-охонгов, вибрирующую от их рева, и на регулярно поднимающиеся в небо стаи гигантских оседланных стрекоз.

Армия расположилась там же – от загонов и лагеря даже до укрытия Макса доносилась вонь немытых тел, муравьиной кислоты, крови и слизи. Тха-охонги с удовольствием употребляли в пищу и теплокровных, и своих мелких сородичей, которых выращивали тут же, на убой. И людей, конечно. Лагерь был очень обширен, и к нему регулярно подъезжали новые отряды под штандартами разных тха-норов.

Макс поворошил палкой угли, подгребая их к мясу. За спиной его хрустнуло; он мгновенно обернулся, прыгнул в сторону, переключая зрение, – но во тьме бродил один из местных небольших ящеров, пощипывая мох, и Тротт успокоенно сел на место. Картина тысяч черных бронированных спин и звуки рева полумагических существ этого мира была ужасающей. Неудивительно, что он боится каждого шороха.

Крылья за спиной все еще были напряжены, и Макс махнул ими раз, другой, поморщился: пять месяцев прошло, а пока не отросли до нормы и слабые, как у птенца. Можно спрятать под куртку, если примотать, а вот под броню уже не поместятся. Лучше, конечно, не снимать плащ, или надо тратить силы на морок от особо глазастых.

Сейчас людей поблизости он не чувствовал. Да и кто в своем уме останется на ночь в лесу? Хотя самые опасные твари предпочитали болотистые равнины куда южнее столицы, в лесах тоже хватало любителей перекусить человечиной.

Его чуть не засекли у огромного лагеря, и Охтор опять бежал, скрывался в корнях деревьев, пропуская патрули на охонгах, шел по ручьям, чтобы не оставить запаха, – и оторвался-таки, хоть это и стоило ему трех бессонных ночей.

Армия императора собиралась на войну, и разве можно было объяснить это простым религиозным рвением или верой в истории о проходах в благословенную землю? Значит, у императора были все резоны собирать войска. Правитель Лортаха либо знал, как открыть переход, либо был уверен, что тот скоро откроется сам.

В любом случае нужно было это выяснить – и Охтор вновь направился к Лакшии. И сейчас остановился в дне перехода от нее.

Макс дождался, пока запечется мясо, поел – и, поняв, что спать не хочет, оделся, закинул остатки оленя в мешок и зашагал по лесу в сторону столицы, следуя за парой лун, несущихся в черноте ночи над Лортахом и мелькающих в просветах между кронами деревьев. А на следующее утро, без приключений пройдя последние километры по тракту и заплатив мзду стражникам у ворот, уже ступил на грязные улицы Лакшии.

В столице Тха-Нора он до этого был единственный раз, и с тех пор она не изменилась: все такая же рыхлая, похожая на расползшееся из кадки заплесневевшее тесто, пестрая и неряшливая. Лакшия спускалась в мелкое море – точнее, это море поглощало Лакшию, а она разрасталась с другой стороны, словно гриб-паразит на гниющем дереве. Из грязной воды под стальным светлеющим небом торчали черные остовы покинутых домов, и между ними на круглых лодчонках местные рыбаки ловили рыбу. Сюрреалистическое зрелище.

Далеко от моря, на холме, насыпанном руками рабов, находился блистательный золотой дворец императора, тха-нор-арха, соединенный с полумесяцем храма местного пантеона. Там день и ночь приносились человеческие жертвы, питая силой богов. Жизни рабов, жизни преступников, тех баронов, которые впали в немилость у императора… много кого, благо был выбор. Континент был перенаселен, и жизнь человеческая здесь ценилась ниже, чем жизнь охонга. В Лакшии у подножия холма тха-нор-арха плескалось целое человеческое море: были здесь и кварталы аристократов, и торговые, и самые многочисленные – бедноты, рождавшейся в грязи и умиравшей тут же.