Дети Ржавчины - Михаил Тырин

— Помогай! — крикнула Надежда, и я подошел, приготовив тесак.

За несколько минут мы разделались с контейнером. Стены были хрупкими и отваливались крупными кусками. После каждого удара приходилось отскакивать, чтобы не увязнуть в бурой массе, которая продолжала выползать.

Короб еще раз жалостно хрустнул, и последняя стена обрушилась, рассыпавшись на куски. Начинка растекалась по платформе блином, уходя в прорези. Я увидел внутри продолговатое тело знакомых очертаний, и прежде чем с него стекли остатки консерванта, я уже понял, что это такое.

Надежда перебралась через обломки контейнера, стерла ладонью бурое тесто с металлической поверхности.

— Ну вот... — тихо проговорила она. — Не зря мы надеялись.

Перед нами стоял истребитель — настоящая боевая машина, сохранившаяся настолько хорошо, что даже металл обшивки не потемнел, а продолжал сверкать.

Я сбегал к повозке, принес несколько кусков мешковины. Вдвоем мы начали протирать корпус, убирая следы бурой размазни. Она стиралась хорошо и не липла к рукам, поэтому через несколько минут истребитель стоял перед нами во всей своей красе. Мы ходили вокруг, прикасались к холодному металлу, заглядывали через стекло в кабину.

— Ты думаешь, он сможет летать? — спросил я.

— Думаю, сможет, — ответила девушка, и я понял — если не сможет сразу, то она его заставит. — Все это было рассчитано на очень долгое хранение. Практически на вечное. Потому что мы не могли позволить себе роскошь строить новые машины, если старые еще годятся для дела.

— Вечное хранение, — повторил я. — Вообще-то, любые машины устаревают, и нет смысла хранить старье.

— Это не старье! — вскинулась девушка. — Это хорошие машины. Вполне пригодные для боя. Делать лучше не было необходимости, поэтому мы не тратили сил на это. Хватало и других дел.

Я хотел заметить, что не бывает предела совершенству, но все же промолчал. Эта девочка жила в особенных условиях, и не мне судить, насколько она права.

— Давай поедим, — устало сказала она. — Придумай что-нибудь, а я пока начну его оживлять.

Я кивнул и отправился к повозке. Скинул навес, разбил его на дрова. Солнце уже почти спряталось, вот-вот могли прийти сумерки, а за ними — ночь. Разводя огонь, я поглядывал на девушку. Она открывала клапаны и карманчики своего пояса, доставала инструменты, ходила вокруг истребителя, что-то делала. До меня доносились щелчки, металлическое звяканье. Пару раз Надежда подходила к огню погреться. Мы здорово продрогли в воде, и я боялся, как бы кто-нибудь из нас не заболел.

Потом мы поужинали. Это была наша последняя еда, и я думал, чем питаться завтра. Выкапывать коренья или собирать в лесу падаль?

— Вы случайно еду не консервировали вместе с техникой? — в шутку спросил я.

— Нет, — помотала головой девушка. — Только топливо и боезапас. Она встала.

— Я пошла. Доедай, если хочешь.

— Тебе помочь?

— Нет, ты все равно ничего в этом не понимаешь. Я все же поднялся и пошел вместе с ней. Я наблюдал, как Надежда открывает какие-то люки, отодвигает панели, просовывает в ниши свои инструменты, что-то проверяет. Я пытался все запомнить, разобраться в механизмах древней машины, но быстро понял, что мне это не под силу. Истребитель имел очень сложную начинку.

— Как ты думаешь, я смогу со временем разобраться во всем этом? — спросил я.

Надежда взглянула на меня со снисходительной улыбкой.

— Тебе незачем в этом разбираться. Чтобы летать, необязательно знать, как это работает.

— А если придется чинить?

— Эти машины не подлежат ремонту. Если поломка небольшая — автоматика справится с ней сама. А если что-то серьезное, то машину проще бросить.

— Странный у вас был подход к технике.

— Ничего странного. Эта техника рассчитана на то, чтобы каждый мог научиться пользоваться ею. Управление очень простое, потому что все контролирует автомат. Подготовка пилота занимала десять дней или меньше, а вот меня, специалиста по внутреннему устройству, учили несколько лет. Сам посчитай, что выгоднее.

— Пожалуй, выгоднее вообще не держать техников. Зачем, если все умеет автоматика?

— Над ней все равно должен быть человек.

— Поэтому я и хочу научиться.

— Не нужно...

Я забрался в кабину, сел в кресло. Управление и в самом деле было простое — штурвал, две педали, несколько коротких рычагов в один ряд.

— Что он умеет? — спросил я.

— Летать, — удивленно отозвалась Надежда.

— Я понимаю, что не яичницу жарить. Как он летает?

— По-всякому — горизонтально, вертикально, боком, на крыле. Причем на любой скорости. Может зависать на одном месте, хоть вниз головой. Еще стрелять умеет. Я все тебе покажу.

Быстро темнело. Я предложил разжечь рядом с машиной огонь, но девушка вместо ответа щелкнула каким-то контактом, и истребитель осветился своими собственными огнями.

— Иди к костру и не мешай, — сказала Надежда, не глядя на меня. Я еще некоторое время покрутился рядом с ней, но затем последовал ее совету.

Костер уже прогорел, я набросал в него новых деревяшек и сел, слушая, как девушка звенит своими инструментами о корпус машины.

Мои глаза слипались. Слишком много событий за один день. Я уже, видимо, спал, и мне снились маленькие блестящие детальки, которые катались, сталкивались друг с другом, тихонько звякали. Иногда меня пробирал холод, я открывал глаза, чтобы укутаться в куртку и придвинуться поближе к гаснущему костру. В двух десятках метров от меня продолжал гореть островок искусственного света, где моя молчаливая спутница возвращала к жизни сильную хищную птицу из сверкающего металла. К той жизни, для которой она и создавалась много лет назад.

На рассвете меня разбудил тонкий гул, словно где-то рядом пробовал силы дизельный поезд. Спросонья я пытался было отмахнуться от назойливого звука, но потом вскочил, протирая глаза.

Подводный город терялся в подвижном зыбучем тумане. Солнца еще не было, но оно вот-вот должно было выйти из-за холмов, его лучи били из-под горизонта прямо в облака, повисшие в высоком утреннем небе.

Я увидел Надежду, сидящую в кабине с откинутым стеклянным колпаком. Боевая машина свистела и чуть подрагивала, в воздухе висел необычный кисловатый запах.

Девушка еще не видела меня. Впрочем, ей сейчас не было до меня дела. Свист усилился, к нему добавился очень низкий рокот, и истребитель качнулся. Еще секунда — и он рывком поднялся в воздух, невысоко. Я, как завороженный, следил за ним. Слишком долго я не видел чего-то подобного — мощного, надежного, прочного, вселяющего уверенность и спокойствие за себя.

Надежда увидела, что я смотрю на нее, и махнула рукой, устало улыбнувшись.