Ричард III. Последний Плантагенет - Светлана Алексеевна Кузнецова

– Анна не переживет, если узнает, что нашего сына убила ее собственная мать, – повторил Ричард. – Прекрати расследование… прошу тебя.

Его Величество просил, когда достаточно приказа?.. Ловелл быстро подошел к другу и сжал его плечо:

– Как угодно. Ты только держись, Англия не может остаться без короля!

* * *

Внезапная гибель Эдуарда Миддлхеймского и ее странное совпадение с годовщиной смерти короля Эдуарда IV спровоцировали новый виток сплетен. Джон Мортон, обретающийся все это время во Франции, поторопился представить кончину принца знаком возмездия, посланного Ричарду свыше «в наказание за убийство племянников».

– Не бывать Эдуардом V сыну Ричарда III взамен некоронованного сына Эдуарда IV! – выкрикивал бывший епископ Илийский, потрясая кулаком и брызгая слюнями. – Небеса не допустили этого!!!

Облеченный саном христианин радовался чужому горю и не скрывал этого. Теперь он всеми силами поддерживал Генриха Тюдора, ставленника своего покровителя Людовика XI.

Затяжные дожди размыли то, что люди с огромной натяжкой называли дорогами. Промозглая влага хлюпала под ногами, висела в воздухе и ярилась свинцовыми тучами над головой. Недаром присказка про то, как англичане скоро превратятся в рыб, облетела все трактиры.

Рыжий Карл с недоверием посмотрел на очередную лужу. Та простиралась через весь двор и подступала к порогу питейного заведения. Обойти ее казалось столь же нереальным, как перелететь. В левом сапоге обнаружился гвоздь. Он не слишком сильно кололся, но изрядно портил настроение. В правом бултыхалась грязь, и это также не доставляло дополнительного веселья.

Хлопнула дверь, но никто не вышел. Зато до Карла донеслось веселое ржание десятка глоток. Решив, что сапоги так и так стоило выбросить, а за кружкой доброго эля все одно приятнее жить на свете, рыжий побрел через лужу. Он не разменивался на поиск брода и не тяготел к какому-нибудь краю. Главное – дойти побыстрее.

Когда он вошел, хохотуны примолкли, но необычное оживление все еще чувствовалось в полутемной душной зале. Карл повел носом, с удовольствием ощутив благословенный запах мяса, жарящегося на вертеле. Сел за одну из лавок и подозвал хозяина:

– Эй, бородач!

Тот отмахнулся, а явился и вовсе только после третьего окрика. Бухнул перед Карлом кружку и заверил в том, что мясо еще не готово. Рыжий не торопился, но оказанное невнимание обижало его. Бородача он знал давно и на пренебрежение с его стороны обычно не жаловался.

– Ты, как погляжу, совсем гостей не холишь.

– Да вот, – хозяин обвел рукой заведение, которое даже в столь ранний час было заполнено до отказа.

– И с чего у тебя тут так оживленно? – фыркнул рыжий.

Бородач снова махнул рукой – на этот раз на ближнюю стену, на выскобленных досках которой белел листок.

– Да вот, – пояснил хозяин и слегка стушевался.

Рыжему хватило взгляда, чтобы понять, над чем ржали завсегдатаи сего приличного в общем-то заведения. Басня про «кота, крысу и собаку, которые правят страной, направляемые свиньей» облетела Лондон и окрестности с поразительной быстротой.

Намеки она содержала далеко не двусмысленные. Под «свиньей» подразумевался белый вепрь – герцогский герб Ричарда Глостера, от которого тот, приняв корону, не отказался, хоть и попытался придать кабану сходство с конем. «Котом», «крысой» и «собакой» назывались ближайшие друзья и сподвижники Ричарда III – сэр Уильям Кэтсби, сэр Ричард Рэтклифф, и виконт Фрэнсис Ловелл – по смыслам, символам и созвучиям их фамилий. Именно на этих людей король возлагал надежды. Оплакивая смерть единственного законного сына, он несколько отошел от дел.

Сам Карл считал этих троих людьми достойными, а вот смех над родовыми символами и фамилиями – отвратительным и низким. Если хочешь опорочить человека, а не за что, то начинаешь цепляться к внешности, родственникам или домысливать еще какие изъяны. Всем и каждому известно, король о благе Англии печется, а, ты ж смотри, и его подняли на смех.

Конечно, ничего из этого рыжий не сказал. Да и вразумлять завсегдатаев не стал. Неблагодарное то дело – пьяниц наставлять на путь истинный, этим пусть уж лучше церковники маются.

– А я и благодарен ему, – вдруг сказал, словно оправдываясь, хозяин. – Сначала хотел выгнать этого сочинителя, а листки его сжечь, а потом решил: пусть висит. Зато народ радуется. Из-за этих проклятых дождей скоро дышать водой начнем и рыбами обернемся.

– А ты сочинителя видел? – спросил Карл и воскликнул, когда трактирщик принялся оживленно кивать. – Врешь, поди!

– Так зачем мне врать-то? – обиделся бородач. – Он сам назвался. Сказал, будто басню сочинил. Героем себя возомнил, людям глаза на правду раскрывающим.

– Да кто он-то? – Карл в три глотка ополовинил кружку.

– А Коллингборн.

– Уильям который? – переспросил Карл. – Так он же камергер уилтширского имения герцогини Йоркской. Зачем ему пасквили сочинять на сына заступницы и госпожи своей?

– Ну, это уж мне неведомо. Да и не мое-то дело, – заявил хозяин. – Где я и где камергер, сам подумай.

Рыжий закивал, обдумывая свои дальнейшие действия. Оуэн-гвоздь с улицы башмачников за сведения подобного рода платил справно. Поговаривали, будто он вхож в дом аж самого виконта Ловелла. А заодно будет у кого и сапоги подлатать.

– Ладно, пойду, – буркнул хозяин. – А то мясо твое подгорит.

Кард усмехнулся, настроение его резко улучшилось:

– Бородач, эй… Эля не забудь еще принести.

* * *

– Я не понимаю, почему мы должны обращать внимание на подобное.

Король казался бледен. Красные воспаленные глаза выдавали бессонные ночи. Синяки под ними не сходили уже вторую неделю. Френсис искренне верил: другу не до глупых басен. Ему бы сына оплакать, жену в этом мире удержать да самому оправиться немного. Однако Кэтсби был неумолим, да и все они понимали: пасквиль оставлять без внимания нельзя.

– Вы правы, Ваше Величество, – произнес законник мягко. – Мы не должны. Мы обязаны обращать внимание на подобные вещи.

– Нами движет не только задетая гордость, Ричард, – заметил Рэтклифф. – Не должно порочить первых лиц государства.

– Продолжайте.

– Баснописец уже давно служит дому Йорка, – произнес Ловелл. – Это некий Уильям Коллингборн, камергер уилтширского имения герцогини Йоркской.

Король нахмурился:

– Это известно в точности?

– Совершенно верно, – король ждал, и Френсис продолжил свой рассказ: – Баснописец поддерживал восстание Бэкингема в Уилтшире. Участвовал в заговоре Джона Мортона. Вел тайную переписку с самим Генрихом Тюдором. И если бы не это сочинительство, о Коллингборне в мирное время вообще не вспомнил бы никто.