Тьма в хрустальной туфельке - Дж. Дж. Харвуд

– Похищение, мисс? Ну, какое ж это похищение. У вас милый домик и трудолюбивая, хорошо обученная служанка, уж не обессудьте, что я так о себе. Нет смысла обращаться в магистрат. Там только посмеются.

Элеонора откинулась на спинку кресла, всё ещё одурманенная, всё ещё кипящая от гнева внутри.

– Не унывайте, мисс. Через пару деньков полегчает.

Элеонора вскрикнула от отчаяния, но Бесси не обратила внимания.

Далеко не сразу Элеонора сумела прочесть письмо Чарльза. Поначалу все слова сливались воедино, закручивались друг вокруг друга, точно побеги чёрного плюща. И лишь когда она начала дрожать и вспотела, то узнала признаки морфия. Бесси оставила её поспать, чтобы последствия прошли, и обернула одеялом.

Когда Элеонора проснулась, в висках пульсировала сильная боль, а в венах билась тупая ярость. Мистер Пембрук опоил её наркотиками, чтобы избежать скандала, когда она уезжала. Особняк Гранборо разваливался, и с половиной служанок приключились там пренеприятные истории, но в центре скандала была она, Элеонора. Её нужно было отослать тайком, пока сам мистер Пембрук пропивал будущее своего сына и распускал руки с любой служанкой, оказывавшейся в досягаемости. Хуже всего, он оставил рядом Ифе. О боже… что же подумает Ифе, когда обнаружит, что Элеонора уехала без неё? Страх вонзил когти в сердце девушки. Что станет делать мистер Пембрук теперь, когда понял, что Ифе небезразлична Элеоноре?

Девушка отчаянно хотела вернуться, но руки у неё дрожали, даже когда она просто пыталась сесть ровно, а кости в ногах кто-то словно заменил ниточками, такими они казались слабыми. Как же она сумеет добраться до Мэйфера и обратно?

Элеонора утёрла глаза. Медленно она достала письмо и с шелестом развернула.

«Моя дорогая Элеонора!

Я пишу эти несколько строк в спешке, так мало мне дали времени, и знаю, что этих слов никогда не хватит. Любовь моя, у меня печальные известия. Я уговорил отца устроить для тебя комфортную жизнь, но взамен он требует, чтобы я с тобой больше никогда не увиделся. Разве я мог выбрать что-то иное, кроме твоего комфорта и безопасности?

Если бы я только знал, что отец организовал твой отъезд прямо сегодня вечером, я бы осыпал тебя цветами и драгоценностями. Но воспоминания о нашем времени вместе – ярче любого алмаза. Знать, что ты в безопасности, что о тебе хорошо заботятся, – лучший бальзам на сердце любого мужчины. Моя дорогая девочка, я всегда буду думать о тебе, но умоляю, не думай обо мне. Не хочу, чтобы ты пролила хоть слезинку по этому безнадёжно влюблённому дураку.

Всегда любящий тебя,

Чарльз».

Прикованная к постели, Элеонора кипела. Бесси кормила её пищей для больных – кашей, куриным бульоном и крепким говяжьим отваром. Эту пищу Элеонора когда-то пыталась приготовить для матери, когда та лежала в постели, задыхаясь от кашля. Запахи вернули девушку в детство, когда ей было девять, и она пыталась дотянуться до плиты, но сил не хватало, чтобы снять сковороду с огня. Элеоноре хотелось швырнуть такой обед в стену, но хуже всего – именно такая пища ей и требовалась.

Морфий остался в Гранборо, и Элеонора поняла, насколько слабой стала без него. Январь перетёк в февраль, но по её коже всё ещё пробегали мурашки, а пульс трепыхался, словно птица в клетке. Она умоляла Бесси, чтобы та приносила ей журналы, газеты и дешёвые бульварные романы, и старалась сосредоточиться на приключениях Джека Прыгуна и Дика Терпина[36], листая страницы дрожащими вспотевшими пальцами. Бумага была дешёвой и тонкой, но Элеонора нуждалась в своём щите.

Если б в её распоряжении не было этих брошюрок, оставалось бы только раз за разом перечитывать письмо Чарльза. Плакала она лишь поначалу, а когда перечитала – то была взбешена настолько, что чуть не разорвала письмо на клочки. Мистер Пембрук солгал своему сыну, позволил Чарльзу поверить, что домик для Элеоноры был его собственной идеей, и заставил Чарльза променять собственное счастье на это. Разве не достаточно, что она променяла своё?

Элеонора попыталась успокоиться. Она ведь могла и нарушить обещание. Пара месяцев, чтобы убедить мистера Пембрука, что всё забыто… а потом она снова сможет найти Чарльза. Ну а до тех пор она сделает из себя настоящую леди.

Это оказалось труднее, чем она думала. Глаза Элеоноры распахивались каждое утро в пять, и она испытывала странное чувство вины, просто сидя в кресле. Но теперь, когда еду не выхватывали из рук, когда больше не приходилось подносить и бегать по поручениям, все добродетели, которым научила её миссис Пембрук, понемногу вернулись. Манеры леди уже были при ней – теперь нужны были только деньги.

Триста фунтов мистера Пембрука покроют аренду дома и предметы первой необходимости, но этого недостаточно. Рабочие отказались чинить крышу особняка Гранборо в кредит, и раз уж сведения о его долгах разлетелись среди торговцев – долги эти, наверное, были весьма значительными. Пособие на следующий месяц могло и не поступить, а без денег Элеонора не могла помочь Ифе покинуть особняк. Нужно было найти другой источник дохода.

И тогда она обратилась к записной книжке миссис Пембрук. Элеонора написала по каждому знакомому адресу. Нет, конечно же, она не просила денег напрямую – это было бы слишком дешёвым приёмом, – но писала, что надеется на удовольствие возобновить знакомство, и писала это целую дюжину раз лучшим своим почерком. Это были скользкие бесхарактерные письма, и девушка ненавидела себя за то, что писала их, но Элеонора должна была суметь выплачивать Ифе столько же, сколько та получала в Гранборо, а достойного способа заработать так много у неё не было. Только состоятельный покровитель мог предоставить такие средства, а Элеонора могла бы встретиться с такими людьми, лишь пресмыкаясь посредством пера и чернил, сгладив всю свою резкость, притворяясь, что никогда даже не видела ведёрка с углём. Она станет прелестным, идеальным созданием, ведь другого выбора у неё не было.

И она не станет загадывать желание. Черноглазая больше не получит от неё крови.

Конечно же, найти покровителя было бы легче, если б её навещали соседи. Но Элеонора не сумела вспомнить, когда в последний раз разговаривала с кем-то кроме прислуги и лавочника. Бесси едва ли можно было назвать компаньонкой: она покидала дом при любой возможности, а когда оставалась здесь, то работала. Элеонора даже писем не получала – ей оставалось писать только Чарльзу, но его отец запретил это.

Как же она скучала по тому, как смягчался взгляд Чарльза при виде её, по тому, как он шептал её имя и тайно улыбался. Иногда ей снилось, что они сбежали вместе, и Чарльз сидел рядом, и их ребёнок рос. А потом девушка просыпалась, и горе пульсировало внутри, как старая рана.

Задняя дверь отворилась – Бесси вернулась домой.

Элеонора поднялась, отчаянно нуждаясь хоть в чьей-нибудь компании, чтобы только отвлечься от мыслей о Чарльзе.