Тьма в хрустальной туфельке - Дж. Дж. Харвуд

Когда к Элеоноре вернулись силы, она постаралась держаться жизнерадостно. В саквояже у неё лежало письменное соглашение с мистером Пембруком, и вскоре она оставит позади особняк. Ифе поедет с ней и, главное, поможет сохранить общение с Чарльзом! А последнее желание девушки показало, что желания всё же можно контролировать. Да, черноглазой женщине придётся отнять чью-то жизнь, но, по крайней мере, Элеонора сможет удержать её от того, чтобы сеять уничтожение.

Нет, девушка была не настолько глупа, чтобы думать, что теперь она в безопасности.

Сейчас черноглазая пряталась в тенях комнаты. Сначала Элеоноре казалось, что в комнате пусто, но чехол от пыли принял форму юбок незнакомки, а ножки умывальника – складок её платья. Заметив, что Элеонора смотрит, черноглазая подмигнула.

– Итак, – пробормотал мистер Пембрук, – ты покончила с этим.

Он стоял в дверях, тяжело привалившись к косяку, в наполовину расстёгнутом сюртуке и жилете, воняя бренди. Элеонора бросила взгляд на черноглазую незнакомку, всё так же ожидавшую в тенях, и улыбка той стала шире. Мистер Пембрук проковылял в комнату, так и не заметив черноглазую.

– Как видите, – ответила девушка.

Мистер Пембрук порылся в кармане сюртука и швырнул ей пачку бумаг – документы на дом и первую часть пособия. Просматривая эти бумаги, Элеонора почувствовала, как внутри укололо болью. Ради такой мелочи она отдала так много.

Хозяин плюхнулся у изножья её кровати:

– Ты не жалеешь об этом?

– А вы?

Он взглянул на Чарльза, всё ещё спавшего в кресле. Даже во сне под глазами залегли глубокие тени. Элеонора поёжилась. Только взглянув на Чарльза, тонущего под весом своей вины и скорби, она подумала, что лучше бы никогда не соглашалась на сделку мистера Пембрука.

– Это вы назначили условия сделки, – проговорила она. – А я бы родила ребёнка.

Хозяин бросил на неё обжигающий взгляд:

– И навсегда связала бы себя с моим сыном. Я сделал то, что лучше для него, и однажды он поблагодарит меня за это.

Черноглазая женщина всё так же стояла в углу комнаты, улыбаясь. Мистер Пембрук прошёл прямо мимо неё. Уже несколько месяцев назад Элеонора поняла, что незнакомка выбрала форму, следуя воображению девушки. Неужели только в воображении она и существовала? И когда Элеонора взяла её за руку, почувствовала ли она в самом деле, как её ладонь сжимают холодные пальцы, или только вообразила то, что должна была ощутить? Была ли эта женщина на самом деле?

Элеонора собрала бумаги и разложила их по порядку, собирая мысли в порядок. Конечно же черноглазая существовала. Желания ведь сбывались: и как ещё они бы сбывались, если б их не выполняла незнакомка? Просто она предпочитала являться одной лишь Элеоноре. Ещё одна уловка, призванная вселить сомнения.

– Вы расскажете ему?

Мистер Пембрук не ответил. Оба снова посмотрели на Чарльза. Морщины на лице молодого мужчины казались глубже в меркнущем свете свечи.

– Не говори ему об этом ни слова, – тихо сказал он. – Если он узнает, это убьёт его.

– Не скажу, – согласилась Элеонора. – Вы разобьёте ему сердце.

Черноглазая медленно растворилась в тенях. Последней исчезла её усмешка.

Когда Элеонора открыла глаза, то поняла, что уже не в Гранборо. На кровати вместо белоснежных простыней лежало выцветшее жёлтое одеяло. Свет струился сквозь бледно-зелёные занавески, словно вода в пруду. Полы были голыми, и пахло новой штукатуркой.

Чарльза рядом не было.

Элеонора приподнялась, садясь, и голова закружилась от видений морфия. Цвета искажались, становились ярче и снова таяли. Она наклонилась над подоконником и выглянула на незнакомую улицу.

Девушка оказалась среди аккуратных рядов домов, двухэтажных, окутанных дымом. По улице грохотали экипажи, а откуда-то неподалёку раздался свист паровоза.

Элеонора вцепилась в занавеску. Где же парки? Где шпили Вестминстерского аббатства, прорезающие туман? Где мюзик-холлы, унылые и тихие в утреннем свете? Церковный колокол пробил десять, и Элеонора вздрогнула. Это был неправильный звук.

Она больше не была в Мэйфере.

У изножья кровати стоял её саквояж. Поверх аккуратно сложенных вещей лежало письмо. Она сразу узнала округлый почерк Чарльза, и к горлу подкатил горький ком.

Набросив на плечи шаль, Элеонора спустилась по ступенькам.

В доме пахло так, словно его только отделали, – полиролью, штукатуркой, краской. Наверху расположились две спальни – для Элеоноры и ещё одна поменьше. Внизу – выложенный плиткой холл, гостиная в передней части дома и столовая в задней. Обе комнаты были оклеены дешёвыми обоями. Дальше расположилась кухня, откуда раздавался грохот кастрюль и шипение кипящей воды.

У плиты стояла невысокая темноволосая женщина на несколько лет старше Элеоноры. При виде девушки она усмехнулась:

– Здрасьте, мисс! Чайку́?

Элеонора вцепилась в дверной косяк.

– Где я?

Женщина кивнула:

– Мне сказали, что вам нехорошо. Тут ваш новый домик, а я – ваша новая прислуга. Бесси Бэнбёри.

Комната покачнулась.

– Я… что? А где Ифе?

– Кто?

Бесси взяла её под руку и усадила в кресло в гостиной. Не считая мягкого дивана и пустого книжного шкафа, в комнате было пусто – словно декорации, расставленные для незнакомой постановки. Казалось, стена того и гляди отъедет на колёсиках и Элеонора окажется лицом к лицу с публикой, услышит смех толпы.

Бесси вошла с чашкой чая и сунула её в ослабевшую руку Элеоноре. Тот пролился на колени девушки.

– Мы в Лондоне?

Бесси скривилась в гримасе.

– В Пекхэме[35], – ответила она. – Недалеко от станции.

– Как долго я спала?

Бесси пожала плечами:

– Ну, не знаю. Ты проспала всю дорогу сюда. Тётушка Мэри говорила, тебе рассказали.

Элеонора с грохотом отставила чашку. Никто ей ничего не сказал. Мистер Пембрук одурманил её морфием, связал, как тюк старых тряпок, и запер – с глаз долой.

– Он не может так со мной поступить!

Бесси приподняла брови:

– Как поступить? Подарить милый домик в пригороде? Ну, я прямо не знаю.

Элеонора хлопнула ладонью по подлокотнику кресла, расплескав чай.

– Ты не понимаешь. Мне никто не сказал, что я отправляюсь сюда! Я подам на него заявление в магистрат, за похищение! Он не может так со мной поступить!