Символические образы. Очерки по искусству Возрождения - Эрнст Ганс Гомбрих

Части импрес действительно свойственна та насыщенность, которой так восхищались тогдашние авторы. Камилло Камилли включает в свою книгу[491] импресу семейства Кротта на которой схематически изображены сферы и бьющее вверх пламя, а подпись гласит «ut quiescat». Пламя, стремящееся к своему «естественному месту» в эмпиреях, становится символом естественного стремления души к Богу. Подпись содержит аллюзию на дивные строки блаженного Августина «Fecisti nos in te, et cor nostrum inquietum est, donec requiescat in te». Таким же образом любой естественный факт, как напомнил нам Джарда, может стать символом нравственной истины. Задачей того, что эпоха Возрождения называла «острым умом» было отыскать меткое, но неожиданное сравнение. Та же естественная тяга пламени вверх могла стать темой совершенно иного рассуждения: «Livor, ut ignis, alta petit». Зависть, подобно пламени, рвется вверх, и, поскольку я стою высоко, мне завидуют. Теперь я могу увидеть и осознать то, что раньше должен был выводить рассудочно.[492]

Дело в том, в определенном смысле импреса больше напоминает доказательство, чем метафору. Она выводит урок из частного наблюдения. Сила ее — не столько в сравнении, сколько в способности обобщать. Хотя я не знаю ни одного автора, который сформулировал бы такой вывод, он явствует из комментариев к упоминавшимся собраниям.[493] Комментатор не ограничивается одним толкованием, а прилежно выдумывает все новые и новые.

Эти порождения так называемой «философии придворного» скорее всего понравятся современному человеку еще меньше ученых творений Рипы, но нам надо ознакомиться с этим подходом к символу. Тогда мы хоть отчасти представим, как вдумчивый читатель мог испытывать от меняющихся смыслов загадочного рисунка удовольствие наподобие того, что вариации на тему доставляют ценителю музыки. Так Русчелли[494] расписывает импресу графа Помпилио Коллалmто на пяти мелко набранных страницах. Импреса изображает солнце за облаками с девизом hinc clarior («так ярче») и «похоже, обещает более чем один превосходный смысл, заложенный в нее автором».

Во-первых… она являет естественное свойство света, который становится тем ярче, чем более сгущается в себе… Итак, сие может быть глубочайшим философским наблюдением автора импресы… долженствующим говорить о некой прекрасной Даме, которую он любит и которая, то ли по вдовству, то ли по какой иной причине одевается во все черное и закрывает лицо покрывалом… желая сказать… что так она предстает… еще более прекрасной…

Тут Русчелли вспоминает подходящее стихотворение и приводит восемь октав, в которых Солнце жалуется Юпитеру на Даму, которая затмевает его красотой. Юпитер посылает черную тучу, которая обращается в покрывало, но все тщетно, и Солнцу вынуждено уступить Даме первенство.

…Однако, оставив поэтические строки и мысли о любви, возможно, что сей возвышенный мыслями синьор стремился своим девизом удержать перед очами души… истинное величие Божие… которое намеревался изобразить через солнечное сияние. Тогда облака должны изображать препятствия и невзгоды… которые, при естественном ходе вещей, все встают на пути славных свершения, как говорит Петрарка: «Редко высоким начинания не противостоит коварная Фортуна». Но, помимо всего, ибо сказанный синьор, придумавший девиз, известен своим отменным умом, можно предложить совершенно иное толкование, которое, несомненно, и будет самым подходящим: несмотря на то, что большая часть поэтов и других светских писателей обычно приписывает облакам дурной смысл, можно видеть, что в Священном Писании они, напротив, по большей части толкуются весьма благоприятно. Почти все великие труды Божии, явленные меж нами, совершались по Его несказанной милости либо в облаках, либо в пламени. [Здесь Русчелли приводит десять библейских примеров].

Есть одна причина… по которой мы можем верить, что божественное и несказанное Благо почти всегда является… окутанное облаками; цель сего показать нам, как делами и размышлениями вознестись к Богу. Ибо как мир получает из воздуха изобильный… дождь… так и ангельские души, которые все равно что облака по отношению к Солнцу, то есть к Богу, изливают на наши души… дождь милости…

Более того… мы видим, что сие совершается по неизреченной Божеской милости… ибо Он желает приноровиться к нашей природе, неспособной перейти от одной крайности к другой без какой-либо промежуточной ступени, которая содержала бы что-то от природы обеих… Такая промежуточная ступень между нашим земным взором и объектами небесного света… облака, которые в некотором роде совмещают качества непрозрачности и сияния… Так же и Священное Писание представляет нам облака в качестве провожатых… к Богу, и тому мы имеем анагогическое и таинственное свидетельство в огненном столпе, который вел избранный народ… в землю обетованную. [Еще цитаты из Библии.]

И даже помимо Священного Писания ту же прекрасную мысль можно отыскать у философов и особенно у платоников… Возможно, что как раз с намерением показать, что дух наш неспособен воспарить и соединиться с Богом непосредственно своими собственными силами без некой завесы, что затеняла бы его, защищала и сохраняла от столь великого сияния, изобрели поэты аллегорию… Семелы… Теперь, если объединить это с первой нашей мыслью… можно сказать, что, обозначив телесную красу Дамы через облако, автор, возможно, хотел передать своим девизом hinc, то есть, что от телесной красоты дух мой воспаряет к красоте ее души, небесной и божественной… а от той небесной красоты устремляется ввысь к божественному духу, высшей жизни, где она становится еще более просветленной.

И сверх всего того… можно и нужно добавить еще одно толкование, которое, быть может, имел в виду автор… а именно, любовь к Славе, которая происходит от наших земных устремлений и в конце концов успокоится в Боге… А дабы подтвердить мою мысль, что синьор, возможно, хотел указать на сии величие и славу… кажется мне уместным рассказать о доме Коллальта, семействе благороднейшем, из которого происходят… великие доблестию мужи… [Дальше довольно подробно перечисляются свершения графа Тольберто в войнах Венеции с турками и верность графа Помпонио венецианцам.]

Но поскольку я не могу сказать, на какой ступени своей жизни синьор придумал себе девиз… в ранней ли юности, движимый любовью… а может, позже, с иным нравственным либо воинским смыслом… или в последующих летах, когда испытал много необычных ударов Судьбы… которые выдержал с изумительной стойкостью, осмотрительностью и терпением — основав свою надежду на неизреченной милости Божией, он мог быть уверен, что вновь явится еще более блистательным в очах владык…

И все сии приведенные мною толкования, и многие другие, которые, как мы полагаем, замышлял автор, показывают, что сей Девиз есть наипрекраснейший и самый изящный во всех отношения.

Внимательный читатель, которому хватило терпения одолеть этот отрывок, заметит, что толкование образа разворачивается