Пальмы в снегу - Лус Габас

Димас удивленно расширил глаза.

– Да, ее так звали! Дочка Эмилио. – Голос стал тише. – Неужели ты их знаешь?

– Мануэль умер недавно. А С Хулией мы отлично знакомы. – Девушка сделала усилие, чтобы говорить спокойно. – Мануэль и Хулия жили здесь вместе с моим отцом Хакобо и дядей Килианом. – Она взглянула в лицо Димаса, но ничего в нем не прочитала. – Не знаю, помните ли вы их…

Вождь потряс головой, бормоча:

– Мне знакомы эти имена. Но лица стерлись из памяти. Столько лет прошло…

Кларенс рискнула продолжить расспросы. Ей важно было знать, был ли Димас одним из тех самых «друзей в Уреке», через кого отец пересылал деньги. Но кому и за что?

– Вы сказали, что Мануэль помог вам, а вы потом вернули ему долг…

Димас потер бровь.

– Тогда были тяжелые времена для всех – и для нас, черных, и для белых…

– Белые посадили твоего брата, – резко вставил Инико. – Отправили его в тюрьму, издевались над ним.

Димас сперва кивнул, но потом замотал головой.

– Не белые убили его, а Масиас. Наш президент пытался задушить всех, кто был экономически стабилен. Уничтожал всех, кто восставал. Масиас…

– Это белые привели Масиаса к власти! – снова прервал Инико.

– Но они же дали вам независимость, – возразила Кларенс. – Разве вы не хотели этого?

– Никто не дарил мне свободу, – обиженно отозвался Инико. – Я – буби. Я потомок тех, кому эта земля принадлежала изначально. Не было ни португальцев, ни англичан, ни испанцев, ни выходцев из племени фанг – были мы. Испания соизволила подарить стране независимость, когда ей это стало политически выгодно, когда на этом настояла ООН. И сделала это наилучшим для себя образом – передала страну в руки фанга-параноика, который научился на разные лады произносить, что «нация должна быть единой». Невозможно объединиться за день! – Он обвел присутствующих взглядом и продолжил: – Остров и континентальная часть страны Мбини принадлежат – или принадлежали до некоторого момента, – разным мирам и разным этническим группам. Традиции буби отличаются от традиций фанг. – Он повернулся к Кларенс, в его глазах бушевало пламя. – Тебе сегодня рассказывали, как буби готовят пальмовую водку. Мы взбираемся на дерево и собираем сок. А знаешь, как это делают фанг? Они срубают дерево! – продолжил он, не дожидаясь ответа. – Да, Кларенс, твои соотечественники заставили нас принять фиктивный, унитарный, нерушимый закон, который ожидаемо не сработал. А что было потом? Слышала, что сказал Димас? Ему хотя бы повезло укрыться здесь.

Старшие мужчины закивали, а Кларенс закусила губу. Когда разговор касался политики, отношение Инико к ней тут же менялось. Но что еще хуже, ей теперь не удастся расспросить Димаса, не вызывая подозрений.

– Ты прав, Инико, – мягко ответила Кларенс. – Ты говоришь от чистого сердца. Но старые времена не вернутся. Тогда было какао, сейчас – нефть.

– Проклятые природные богатства! – произнес Инико. – Уж лучше бы остров был пустыней. Тогда никому он не был бы нужен!

Кларенс нахмурилась. Как объяснить ему, что он не прав, что богатые ресурсы могут принести процветание нации? Она хорошо помнила свое тяжелое детство в Пасолобино. Дороги не было, в электричестве и водоснабжении часто случались перебои, многие дома стояли заброшенными, не всегда вовремя приходила медицинская помощь. Жители доили коров, резали свиней, охотились на горных коз и даже, бывало, ставили силки на дроздов. Все лето приходилось заготавливать сено… и кругом была грязь, грязь, грязь… Когда ей было десять – не так уж и давно, – если кто-то из «культурных» европейцев, из тех, кто жил в больших городах, видел фотографии ее деревни, они говорили, что такое может быть только в Средние века. Но потом Пасолобино превратилось в туристический рай. Может быть, этот крошечный кусочек Африки тоже нуждается в такой же встряске?

– Я не согласна, Инико, – продолжила она. – Например, там, где я живу, жизнь улучшилась благодаря горнолыжному курорту…

– Пожалуйста! – зло перебил Инико. – Пожалуйста, не сравнивай! У нас другое. Здесь все решают продажные политики, а миллионы людей живут в неудобоваримых условиях!

Кларенс сверкнула на него глазами и замолчала. Вокруг поднялся ропот: люди обсуждали услышанное. Инико выдержал взгляд девушки, потом наклонился и стал что-то искать в рюкзаке, лежавшем у его ног. Кларенс хлебнула водки. Напиток прожег дыру в желудке, но усмирил пожар в душе.

Димас поднял руку, призывая деревенских к молчанию.

– Инико, ты ведь привез бумаги? Есть новости?

– Да. Правительство готовит новый земельный закон. Я привез регистрационные бланки, чтобы вы внесли свои имена.

– Зачем? – спросил альбинос с ясными глазами. Кларенс взглянула на него с любопытством. У мужчины были те же черты лица, что и у остальных, только кожа белее белого, у европейцев такой не бывает. – Джунгли никому не принадлежат. Нам не нужны бумаги, мы и так знаем, что земля наша, – закончил мужчина свою мысль.

Несколько человек поддержали его.

– Ты говоришь как фанг. – Инико поднял палец вверх. – Власти хотят разрушить многовековые права собственности.

– Да, но многие века нашего слова хватало, чтобы подтвердить право на землю, – сказал вождь. – И это слово священно.

– Слова больше ничего не значат, Димас. Теперь нужно, чтобы бумаги были в порядке. Этот закон составляется на основе закона об отмене частной собственности на землю и ее богатства, но наследственное семейное право сохраняется. Это значит, что никто не сможет согнать вас с земли, на которой вы живете и которую обрабатываете. И еще. Если б мой отец предоставил план управления плантацией, когда ушли испанцы, он мог бы оставить ее себе. Но так не случилось, потому что конкретного плана ни у кого не было. Испанцы все очень хитро составили. Я же хочу, чтобы ваши дети смогли унаследовать права на эту землю. Чтобы больше никто не пришел и не отнял ее.

Снова поднялся шум. Кларенс заметила, что большинство мужчин согласно закивало.

– Что же, спасибо, Инико. Мы обговорим, что ты сказал, и дадим ответ в следующий раз. А теперь давайте танцевать. Мы слишком долго разговаривали, наша гостья, наверное, заскучала.

Кларенс была рада, что серьезный разговор закончился. Водка ударила в голову, а от этих разговоров тянуло в сон. День выдался насыщенным, она устала. К тому же она была обижена на Инико: похоже, его задевало, что она испанка, колонизаторша… Стал бы он так себя вести, если б она была австралийкой? Но с другой стороны, то, что случилось между ними на пляже… никогда еще она не переживала ничего подобного.

Инико легонько толкнул ее, возвращая в реальность. В свете костра танцевали юноши и девушки. На них были юбки из рафии, грудь девушек была обнажена, шею обхватывали ракушечные воротники, на запястьях и щиколотках – браслеты. На лицах танцующих белой краской были нанесены символы, волосы у юношей и девушек заплетены в косички. Некоторые держали в руках колокольчики, издававшие скорее трескучие, чем мелодичные звуки. Наблюдающие за танцем пели, притопывали и отбивали ритм деревянными палками. Вскоре Кларенс осознала, что сама повторяет строчки. Смысла она не понимала, но это было и неважно. Она уловила суть действа: всё с начала времен – часть жизненного цикла, единого для всей земли. Танец предков – наверняка ему не одна сотня лет, – стирал расстояние между прошлым и нынешним, и то, что случилось однажды, повторится снова.