Бремя удачи - Оксана Демченко

– Я сам делал подобное, – вздохнул Шарль. – Он в восторге от паровозов. Он искренне верил, что ездит… не скажу точно, но я думаю, все указывает на центральный вокзал. Он мог смотреть первые модели в музее, действуя по своей воле. Что почти правда.

– Да уж, по твоей милости сударыня Гусева каждую неделю покупала брошь с жемчугом в лавке купца Семенова, – усмехнулся Карл. – Этот пройдоха быстро смекнул, что к чему, но в полицию не пошел. Зачем терять выгоду? Он подсовывал сударыне вещицы уродливые и никчемные, а цену ломил непомерную.

– Мне очень жаль, – по возможности безразлично буркнул Шарль, не отвлекаясь от работы.

Было на редкость неприятно даже мельком вспоминать о Гусевой, чудовищной бабище, безграмотной и самоуверенной, грязной, но мнившей себя едва ли не княгиней и, увы, знавшей весьма много о столичных порядках и закрытых распоряжениях полиции.

– Да ладно, дело прошлое, к тому же купец наказан, – спокойно уточнил Карл. – Должен был соображать, что муж у Гусевой надзирает за торговлей в столице. Мы хотели было сразу освободить женщину от привычки, но зачем спешить? Теперь ей броши достаются даром. Она вместе с мужем в лавку ходит.

– В музее уже проверяем все, что следует, – прогудел кто-то от дверей, но Шарль не стал оборачиваться и отвлекаться.

Он нащупал главную нить самого последнего внушения и насторожился, изучая сложнейшее сплетение пристрастий, слабостей и предубеждений: целый механизм, созданный подлинным мастером ради одного действия, произведенного послом добровольно. Осознанность и добровольность в итоге подтвердил бы любой пси-маг вплоть до четвертого уровня. А уточнить детали не успел бы и самый опытный магистр, подобный Карлу: после завершения своих действий посол попадал в петлю-удавку раскаяния, сомнений и отчаяния.

– Вы усыпили его в самый последний момент, это воистину удача, – отметил Шарль.

– Ему полицейские прострелили плечо и второй пулей вскользь задели голову, был обморок, именно это мне и дало нужный запас времени, – пояснил Карл. – Менее точный выстрел – и он бы успел умереть по своей воле.

– Лучше бы уцелела Ляля! – явно не в первый раз упрекнула сидящая рядом южанка. – Этот посол не есть хороший человек.

– Но смерть посла, персоны неприкосновенной, – это самое малое скандал, – вздохнул Карл.

Снова установилась тишина, и Шарль продолжил работу, непонятную и незаметную для тех, кто лишен дара пси. Выматывающую, изнурительную, требующую всех его способностей и еще немного сверх того. Хорошо хоть рядом сидел Карл и помогал. Странная жрица подпевала, и порой это было даже полезнее и важнее, поскольку давало точку отсчета в путанице наслоившихся пси-смыслов, намеков и обманов…

– Теперь можно его будить, – наконец выдохнул Шарль. – Он вполне свободен от внешних влияний. Но я прошу учесть: Соболева эта свобода привела ко второй попытке расстаться с жизнью. Она подобна вынужденной трезвости.

– Шарль, ты теперь все сравниваешь с опьянением?

– Новая привычка, – усмехнулся джинн. Поймал руку девушки, поцеловал тонкие длинные пальцы и шепнул, не скрывая восхищения: – Я очарован, я благодарен и немножко влюблен, о жрица. Когда я обзаведусь временем и средствами, то приглашу тебя кушать конфеты, я весьма сильный шоколатье. Могу ли я узнать, кого буду иметь счастье угощать?

– Геро, – почти невольно улыбнулась в ответ южанка. Виновато отмахнулась: – Не до игр. Ты просто не слышал голос Ляли, ты бы плакал. Увы, именно так. У тебя есть душа.

Посол открыл глаза, проморгался, попытался шевельнуться, зашипел сквозь зубы, хмурясь и осознавая: плечо болит, правая рука неподвижна и кажется чужой, голова раскалывается…

– Я есть арестован? – хрипло выдохнул он. Глянул на Карла, скривился: – Мой бог! То есть ваш герр Пеньков… Я есть запутался. Он жив? Или все окончательно плохо? Не понимаю, я не мог сделать то, что я помню твердо и отчетливо. Это есть неправда! Это подлог. Я, возможно, обязан заявить протест… или высказать соболезнования?

– Платон Потапович жив, вы не арестованы, но здесь вы в безопасности от внешних влияний. И пока до конца не разберетесь, что творится в вашей собственной голове, останетесь под охраной, – уточнил Карл. – Добровольно. Я смею надеяться, вы даже изучите документы и подпишете их, подтверждая свое прошение быть здесь и получать полные сведения о расследовании.

– Что желаете получать вы?

– Ответ. Каким именно заклинанием вы активировали подавление сознания студента для исполнения покушения? Я осознаю, что вам внушили это действие, но, не получив ответа, мы едва ли сможем спасти юношу, он в тяжелом состоянии.

Посол кивнул, некоторое время обдумывал сказанное, затем попросил бумагу и записал то, что сам определил как показания. Вслух повторять формулу, внедренную в сознание помимо собственной воли, арьянец не пожелал.

Джинн прочел и осторожно улыбнулся: формула оказалась типовой, что давало надежду на малые затраты сил по ее обезвреживанию. И Шарль третий раз за вечер смог увидеть характерный, описанный в теории магии подробно и редко наблюдаемый на практике эффект «чистого листа». Студент и посол, как и Соболев недавно, пережили частично спровоцированную внешним воздействием попытку свести счеты с жизнью. Все они подходили к самому краю и заглядывали в пропасть, столь глубокую, что рядом с ней теряли смысл прежние жизненные принципы, оценки, привычки, обиды, стремления.

Душа у края оказывалась обнаженной, лишенной всех покровов самообмана и себялюбия, позволяющих оценивать сделанное снисходительно: да, предал, но все мы неидеальны; да, солгал, а разве есть в мире те, кто ни разу не отклонился от правды? И так далее, все глубже и страшнее. Словно последний суд вершился еще при жизни, которая по ошибке или случайности не угасла, а продолжалась. Словно сам человек и вынужден вынести себе приговор, с которым невозможно смириться и жить дальше. Приговор ведь обвинительный…

Обычно жертвы не могут пережить столь жесткое пси-воздействие. Но немногие из тех, кто уцелел и миновал «суд», оставшись на этом свете стараниями опытных магов и врачей, вынуждены знать о себе все, помнить и мириться с приговором. Одни от тяжести обретенного осознания снова стараются умереть, другие остаток жизни тратят на исправление ошибок, третьи резко и сразу уходят от мира в религию и просто спиваются… Единого пути нет, но всегда он начинается заново – с чистого листа, с обнуления прежних представлений о мире и о себе. Для мага оказаться рядом и, имея дар пси, осознавать бремя чужого «суда» тоже тяжело.

– Карл, мне надо прийти в себя, я вроде бы лишь наполовину жив, – опасливо поежился Шарль, выбравшись в коридор и быстро шагая к парадному, чтобы подышать воздухом и ощутить ночь. На улице джинн довольно долго стоял и молчал, потом неопределенно ткнул пальцем в темное небо. – Сегодня я трижды был присяжным у него…

– Проводить домой? – посочувствовал Карл.

– Нет, все в порядке. Просто я теперь твердо знаю, что за краем есть нечто, – раздумчиво и неспешно сообщил джинн. – И я, пожалуй, определил для себя, зачем следует хоть иногда посещать храмы: чтобы побыть недолго у края без угрозы отчаяния, чтобы попытаться не так страшно и жестоко, но все же относительно искренне оценить свою жизнь.