Далеко от Земли - Павел Комарницкий

Серый воробышек сел на подоконник, склонив голову набок, принялся разглядывать сквозь стекло хозяина квартиры. Гэбист подмигнул воробью. Ишь ты, смелый какой… кошки небось испугался бы…

Птичка вдруг надулась, взъерошив перья, крылья распустились веером, не по-воробьиному – ни дать ни взять маленькая параболическая антенна, промелькнула последняя мысль…

Кровь хлынула у мужчины из носа, мгновенно сворачиваясь в кружке с горячим кофе чёрными скользкими сгустками. Сделав нелепое судорожное движение, гэбист рухнул лицом на кухонный стол, опрокинув кружку.

– Саша? – супруга заглянула на кухню, дабы выяснить, что за шум. – Саша!! Сашааааа!!!

Инбер, вздохнув, погасил голограмму. Спрятал амулеты за пазуху, двинулся к выходу, пригибаясь, чтобы не удариться головой о выступающие бетонные рёбра плит перекрытия. Сейчас его было не узнать. Видавшая виды дешёвая клетчатая рубаха, кепка, грязные штаны, заправленные в сапоги, трёхдневная щетина – тракторист трактористом… К сожалению, дальность действия телепаторов до сих пор оставляет желать лучшего, с точки зрения иномейских миссионеров. И разрабатывать дальнобойный прибор никто не собирается ввиду незначительности количества нуждающихся в таковом. Загружать целый творческий коллектив ради хотелок жалкой кучки экстремалов, помешанных на своих дикарях-иннурийцах, – ещё чего! Вот и приходится подбираться к клиенту чуть ли не вплотную. Хорошо, что этот «психотерапевт» удачно жил на верхнем этаже и оказалось возможным скрытно разместиться прямо у него над головой в техническом этаже-чердаке. Живи он пониже, пришлось бы сидеть в подъезде на корточках, изображая пьяного бомжа…

Иномеец усмехнулся. Девочка моя, знала бы ты, насколько грузишь своего шефа-наставника. Право, лучше бы я сам сидел сейчас за развёрнутыми бридами, контролируя взаимодействие иномейского имитатора с Центром управления полётами здешних аборигенов… Ладно. Угроза контроля на ближайшее время снята. Этот «доктор» не дал распоряжения и теперь уже не даст. Сегодня будут возиться с его трупом – какое несчастье, такой обширный инсульт, и ведь совсем молодой ещё! – с понедельника начнётся процесс передачи дел… Так что не раньше вторника. Вернее всего, значительно позже, здес, на Иннуру, никто не рвётся работать. А может, подпалить к чертям полосатым и его кабинет в конторе? Вместе с сейфом… Палка о двух концах. С одной стороны, все материалы сгорят, и придётся начинать сначала. С другой – станет очевидной неслучайность инсульта… Сжечь всю их контору от подвала до чердака – дело другое, но на такой эксцесс уже нужна особая санкция… Да и со вторника надо прекратить прессинг той аборигенки-ревнивицы, что отдыхает в психушке. Пусть приходит в себя уже. За месяц станет резвее прежней на пшённой-то каше…

Добравшись сквозь завалы неубранного строителями мусора до крайнего подъезда и убедившись, что на верхней площадке никого нет, резидент открыл люк и быстро спустился по пожарной лесенке, придержав створку люка, чтобы не грохнула. Резвой пробежкой, прыгая через ступеньки, одолел межэтажные марши и вышел из подъезда, засунув руки в карманы и насвистывая какую-то привязчивую песенку. Мельком взглянул на небо, заворачивая за угол. Небо Иннуру сегодня было затянуто лёгкими тучами, и сквозь белёсую пелену проглядывал размытый ком огня – ни дать ни взять светлые небеса прекрасной Иноме… Да, эта девчонка ещё задаст всем жару. Ой, что начнётся, когда она притащит за собой аборигена-иннурийца! Все новостные каналы будут забиты, сам Патриарх озадачится… а уж Совет Матерей!

Инбер вновь усмехнулся. Девочка моя, сколько же от тебя мороки… и выговор мне влепят неслабый, это уж точно… но, светлые небеса, знала бы ты, как мне сегодня хорошо на душе! Отчего, кто знает?

* * *

– Ну вот и всё…

На голографических виртуальных экранах оживлённые люди хлопали в ладоши, хлопали друг друга по плечам, энергично пожимали руки и вообще бурно радовались по поводу завершения важного этапа миссии «Вега» – исследованию планеты Венера.

– Опять обманули наивных дикарей… – Я осторожно обнял ненаглядную, и она со вздохом привалилась ко мне.

– Что делать, Антоша… У вас тут тоже прячут спички от детей.

За окном угасали последние отблески заката. Тёплая июнькая ночь тихо опускалась на Москву, и узенький серп Луны висел в тёмном звёздном небе, какого никогда не увидеть на прекрасной Иноме.

– Устала смертельно… а сна ни в одном глазу.

– Так иногда случается, от нервного перенапряжения, – я осторожно целовал её в шею и за ухом… везде, везде… – Ванну бы горячую тебе сейчас…

– Нет, Антоша, – она улыбнулась. – Потерплю я. Забыл, что сегодня должно случиться?

– Я не забыл… я жду…

– Луна… – Вейла задумчиво и внимательно разглядывала ночную спутницу Земли, словно видела впервые. – Не хочу сидеть дома. На воздух хочу.

– Ну так пойдём прогуляемся. По ночному городу…

– Раз погуляли уже, спасибо, – она вздохнула. – Шеф велел носа не показывать на улицу без его личного разрешения.

Я задумался.

– Выход всё-таки есть. Хочешь, выберемся на крышу?

– М? – в её глазах промелькнули смешинки. – Нет, а что? Хороший ход. Приказ был насчёт улицы, а про крышу шеф ничего не упоминал!

– Ну и решено. Отмычка от чердака где у тебя?

– Погоди-ка… я ещё и глинтвейна в термос залью, ага?

– Великолепная мысль! И шезлонги возьмём, и ещё гитара нужна.

– Гитара?

– Ну сама посуди – чего ночью делать на крыше без гитары?

И мы разом рассмеялись.

* * *

– Как хорошо… – Вейла вздохнула полной грудью.

Я лишь блаженно улыбнулся в ответ. Двухлитровый термос с глинтвейном, мастерски сваренным моей ненаглядной из сухого красного вина, был уже наполовину пуст. Мы сидели в лёгких раскладных шезлонгах а-ля турист, растянутых на дюралевых рамках-трубочках, и перед нами расстилалось море переливающихся огней.

– Спой?

– Позже, – иномейка чуть мотнула головой. – Вообще-то, строго говоря, по иннурийским обычаям кавалер должен петь серенады или как?

Я вновь широко улыбнулся.

– Я могу. Только тебе же придётся это слушать.

– Ой, испугал! Итак, я жду.

Взяв в руки гитару, я пощипал струны, покрутил колки, настраивая инструмент.

Она смотрит и смотрит на меня, и в глазах её отражается лунный свет, смешанный с огнями великого города.

Переливаются, мерцают небесные огни, им вторят огни земные – и меж этих огней только двое. Она и я. И нет ничего важнее…