Маэстра. Книга 2. Госпожа - Л. Хилтон

Зачем я взвалила на себя столько обязательств? Кого я пытаюсь защитить? Дейва? Обеспечить будущее Тимоти? Нет, дело не в этом. Ермолов лишил меня самой важной вещи в моей жизни. Не денег, не галереи, не Маши. Ермолов видел меня насквозь, через с таким трудом созданный панцирь. Картины — единственные чистые и невинные вещи в моей жизни, но он лишил меня веры в них с безжалостностью реставратора, снимающего лезвием фальшивый слой. Мне было просто необходимо обыграть его и положить конец этому кошмару. Я хотела, чтобы у него появилось что-то отвратительное, вульгарное, отталкивающее и неприятное, мое создание. Он думает, что обыграл меня, но он жестоко ошибается, повторяла я про себя.

Я взяла с кровати большую подушку, обняла ее и стала сжимать, пока перед глазами не появилась красная пелена, и поток мыслей наконец успокоился.

В данных мной инструкциях было четко сказано: никакой охраны, никакого персонала, никаких подстав. Темные окна дома Ермолова в Понтрезине казались похожими на черный лед, но я еще несколько минут померзла на улице, пытаясь разглядеть признаки засады. Без Елены огромный дом показался мне похожим на готический замок, а поражающие своей красотой склоны, покрытые сосновым лесом и сверкающей мантией снега, напоминали декорацию к фильмам ужасов. Ермолов мог запросто поставить в лесу снайпера, но мне оставалось надеяться, что он не будет таким идиотом и не убьет меня, не узнав, где находится Караваджо. Лифт был украшен крошечными кусочками перламутровой мозаики, светившейся холодным блеском, и пока лифт ехал наверх, я методично пересчитала их все до единой. Как мы и договаривались, в доме никого не было, но я все равно, затаив дыхание, прислушивалась к малейшему шороху, нарушавшему величественную тишину, казавшуюся еще более глубокой от осознания того, что там, в темноте, за окнами возвышаются массивные горные пики.

В холл я вошла в 5:55 и еще пять минут стояла в тени и ждала. Потом послала сообщение со своего телефона на аппарат Йованы, закрепленный рядом с люстрой, и проследила, чтобы загорелась крошечная красная лампочка. Один из умельцев Йованы установил на телефон модифицированную версию «Лайвстрим» со встроенным таймером, который я могла активировать со своего телефона. Йована и ее ребята будут наблюдать за всем, что здесь произойдет, через зашифрованную ссылку и смогут записать все на пленку. Я немного волновалась, потому что, вообще-то, привыкла работать одна, а тут мне пришлось поверить ее легкомысленным уверениям, что все будет в порядке. Эта видеозапись была моей страховкой, своего рода планом Б. Надеюсь, мне не придется ей воспользоваться.

Наладив видеозапись, я немного поработала со сложной системой выключателей около лифта, прибавляя и убавляя освещение, чтобы создать наиболее драматический театральный эффект. Пыталась прислушиваться, не подъезжает ли к дому машина, но стены были настолько толстые, да и снег обеспечивал звукоизоляцию, что даже мое собственное тихое дыхание казалось оглушительно громким. Вдруг раздалось едва слышное, ненавязчивое гудение спускающегося лифта! Я насчитала тридцать два светящихся квадратика на стене, один этаж в секунду, значит они будут здесь чуть больше чем через минуту.

Коротышка и великан некоторое время комично толкались у выхода из лифта, не давая друг другу пройти. Наконец Баленски спросил по-русски:

— Где она?

— Вот, — ответила я по-русски, а потом перешла на английский. — Картина у меня, как я и говорила.

— Где она? — повторил Баленски, подходя ближе и обдавая меня терпким запахом одеколона, исходившим от его кашемирового пальто.

— Прошу вас, мисс Тирлинк, просто отдайте ее нам. Чем раньше мы закончим этот спектакль, тем лучше, — произнес Ермолов без всякой злости, а скорее с усталостью в голосе.

Похоже, они с Баленски решили сыграть в плохого и хорошего полицейского.

— Прежде чем я отдам вам картину, вы должны выполнить кое-какие условия. Вы пришли сюда, потому что ваш… коллега Иван Казбич передал вам сообщение от Дежана Разнатовича из Сербии. Вам известно, что я с ним встречалась. Я знаю, что вы торгуете произведениями искусства в обмен на оружие. Мне на это глубоко наплевать, но есть люди, которым это важно. Я хочу, чтобы вы перестали лезть в мою жизнь. Я отдам вам картину в обмен на то, что вы, — я повернулась к Ермолову, — отдадите Боттичелли Джеймсона вашей жене. И вы оба можете рассчитывать на мое молчание. Все очень просто, правда?

Ермолов только фыркнул, чем слегка сбил меня с толку. Баленски подошел ко мне вплотную, и за сандаловым ароматом одеколона я ощутила его зловонное, старческое дыхание.

— Думаю, вы понимаете, что с нами шутить не стоит. У вас нет никаких доказательств ваших абсурдных инсинуаций!

— И тем не менее вы здесь.

— Мы пришли за картиной. Отдайте ее нам. Немедленно, — добавил он и опустил глаза.

Проследив за его взглядом, я увидела, что из-под пальто торчит металлическое дуло. Да, это вам не дамский пистолетик! Что ж, тогда переходим к плану Б.

— А вы знаете, что ваш Караваджо — подделка? — Я повернулась к нему, внимательно наблюдая за выражениями лиц обоих русских, но Ермолов не выказал ровным счетом никаких признаков удивления.

Он знает! Он все знает! Но тогда зачем?!

Лицо Баленски окаменело, а потом вспыхнуло яростью, он принялся что-то кричать по-русски, но слишком быстро, мне было не разобрать. Ермолов пожал плечами, серые глаза оставались равнодушными. Из тирады Баленски мне удалось расслышать, что он упомянул Казбича.

— Да, наверное, вам захочется задать парочку вопросов доктору Казбичу, — перебила его я. — Только ребенок купился бы на такой провенанс! Ваша драгоценная картина и гроша ломаного не стоит!

Почему же Ермолов никак не реагирует?

Баленски поднял пистолет. В соответствии с планом я очень тщательно выбирала наряд для этого спектакля: черные брюки и черный пиджак «Дольче», позаимствованный у Карлотты, осиная талия и слегка накрахмаленная баска, высокий воротничок из белой кожи. Под пиджаком я туго перетянула грудь льном, но сердце колотилось так сильно, что Баленски, наверно, было легко прицелиться. Я не боялась. Мне еще нет и тридцати, но мне до смерти надоело, что меня все постоянно достают. Когда на твою аорту нацелено дуло пистолета, как-то забываешь о богатом потенциале возможностей, которые предоставляет нам вселенная, поэтому я поступила так, как поступила бы на моем месте любая девушка, — начала снимать с себя одежду.

Когда я расстегнула первую пуговицу, Баленски испустил долгий стон, но не от возбуждения от перспективы увидеть мою грудь. Нет, просто под пиджаком я была одета в Караваджо.

Описи работ художника, составленные при жизни, включают в себя много потерянных картин, пропавших бесследно или уничтоженных по невежеству полотен. Эти пропавшие полотна время от времени кто-нибудь находит — то на чердаке дома в Тулузе, то в столовой в Дублине, некоторые из них, к удивлению публики, оказываются оригиналами и настоящими сокровищами, другие, подлинность которых так и не удается установить, медленно сводят с ума своих владельцев, фанатично верящих в то, что обладают шедевром. В своем провенансе Казбич процитировал одну из таких описей: «картина, созданная для женщины, у которой он жил». Вариация на вечную тему: известный художник по доброте душевной создает шедевр на обрывке скатерти, чтобы заплатить за вино. В данном случае Караваджо якобы таким образом расплатился со своей домохозяйкой из Венеции, которая, возможно, была одной из его многочисленных любовниц, использовав ее нижнюю рубашку в качестве импровизированного холста.