Корона Тафелона - Наталья Авербух

— Брысь… Катлюс.

* * *

Уже к вечеру Жуга разузнал, что Кабан с чужаками вроде как договорился. Он им — кров, стол, вина дорогого, баб ласковых, а они ему… да ничего почти. Только и того, что дома жечь в их поселении-то не стали. Ходили гордые, сытые, наглые… Кабан-то, оказывается, на закат послал не за подмогой, а за припасами. Пока Жуга спал, пришёл малый караван, привёз еды разной, вина привёз, люди-то по домам тутошним разошлись — отдохнуть. Потом-то обратно убрались, гостить не стали. А чужаки и не думали платить-то. Это Кабан им приплачивал. А то ещё баловаться начнут. На селище, к которому на полудень день-два пути пешему, налетели. Жугу с собой не брали, он и радовался. Говорили, жуть там что творилось. А чего им тут надобно-то, пришлые не рассказывали. Вопросы только задавали странные. Детей, бывало, поймают, сгонят куда-нибудь кучей и давай спрашивать. Не слышали ли писка тонкого да не было ли болезни какой. Жуга-то сразу понял, к чему они. Девчонка-то рассказывала, что за писк и откуда болезнь. Про вамипиров спрашивали. Чудищ тех с клыками. И ведь баба-то та пришлая тоже те же вопросы задавала. Не она ли навела? И про бабу спрашивали. И про отрока того надменного тоже. И не раз, не два спрашивали. То забудут, а то опять за ребятами охотятся.

Сирвеле проговорилась. Трусиха. Девчонка совсем, ещё в отроческие года не вошла. Бабы про неё говорили — трудно мужа искать будет. Не то чтоб дурна собой, но какая-то она вечно перекошенная. Рот скривит да и пойдёт. И проболталась. Видела, мол. Был тут. Страшный! Всё глазами-то зыркал. Только пропал он, господин, как есть пропал.

Нэндру как услышал, к Кабану пошёл. Что ж ты, мол, хозяин дорогой, обманываешь? Кабан лицо удивлённое сделал да и ответил, так, мол, и так, был тут отрок. Знатный да гордый. Колдун? Может, и колдун. Пошёл на болото, рисовал там что-то да и утоп. Ему, видать, лучше знать было, что на болоте делать. Как это — не упредили? Да нешто можно знатному-то человеку слово поперёк сказать?..

Нэндру Кабана выслушал с лицом суровым, да отослал от себя взмахом руки. Жуга аж испугался. Не тот был человек Кабан, чтобы его эдак-то отсылали. А как Кабан ушёл, хлопнул себя Нэндру по коленям, да и расхохотался. Поделом, сказал, сопляку. Думал вперёд всех выслужиться.

Жугу-то редко от себя отпускали. То подать чего, то принести, то одеться помочь. А то вдруг возьмут да посадят верхом на коня — в жизни таких громадин Жуга не видывал! — и хохочут, когда конь Жугу-то сбросит. Ещё плетью добавят — учись, щенок! Крепче держись! Или палку дадут в руки и заставят махать. И тоже хохочут, если Жуга с непривычки по себе-то палкой врежет. Весело им. Еды только вволю дают. И то под стол, ровно собаке какой. А то пнут, бывает, и тоже смеются.

А потом сели на коней да поскакали себе на закат. Жуга уж думал — заели их оборотни! Дней пять их не было. Вернулись — все ахнули. Каждый шкуру привёз волчью-то. Понятно, с кого они их поснимали. Кабан как увидел, зубами скрипнул да к себе ушёл.

Потом Кабан к Нэндру вечером пришёл. Нэндру бабу-то выгнал, не Валму, Валма ему надоела давно, он теперь с Йомелеле спал, и с пальцев у него ещё один перстень исчез. Бабу выгнал, а Жуге позволил остаться и то и дело пинал носком сапога эдак легонько. Мол, слушай, щенок, да на ус мотай. Когда вырастет.

Кабан принёс опять вина и снова Нэндру велел, чтобы сначала Жуга попробовал, потом Кабан и только потом сам чужак выпил. Не верил, небось. То-то со своего стола всегда Жугу кормил. Жуга всё пытался понять, но Кабан сложно говорил, не разберёшь. А чужак — ничего, вроде как схватывал смысл-то. Они друг к другу уже попривыкли, понимали языки-то друг у друга, на смеси между собой говорили. Ну, Кабан сперва всё расспрашивал. Про лес, про дорогу и даже про ёлки, которые на пути встречались. Какие, мол, прямо стояли и не было ли изогнутых, а вот ещё видел ли Нэндру дерево с раздвоенной верхушкой? А чужак всё сапогом Жугу тыкал и отвечал, посмеиваясь. Потом Жуге ещё налили, он отполз тихонечко на рогожу. А Кабан дальше что-то спрашивал. Наутро у Жуги голова болела, а чужаку хоть бы что было. И вроде ничего не случилось потом, только его всё больше на коня сажали и больнее лупили, когда он оземь-то ударялся.

Попривыкнув к чужакам, Жуга научился их разбирать. Раньше-то все на одно лицо казались. Тёмные, страшные, с усами вислыми. А тут присмотрелся. Какие постарше, какие и помоложе. Были и вовсе молодые, едва возмужавшие, у них и усы были покороче, и одежда попроще и они ходили за чужими конями, прислуживали старшим воинам и никогда первыми не брались за ложку за общим столом. Вид у них при этом был всё равно ужасно гордый, мол, пусть они среди товарищей-то младшие, а людей простых ну точно знатнее.

Вот эти младшие-то за коней принялись, кормили их да чистили, да сбрую проверяли. Что старое — в грязь выкидывали, у Кабана новое требовали. А он — ничего, кряхтел да доставал откуда-то. И откуда у него столько всего было припрятано, уму непостижимо. Даже мечи новые некоторым воинам справил. А что это да к чему — никто не сказал, пока Нэндру не растолкал Жугу до рассвета. Одевайся, мол, щенок. Поедешь с нами. И ещё одёжу какую-то подпнул, мол, это натягивай. Оказалось — рубашка толстая, кучей стежков прошитая[34]. Жуга такие только издалека видал.

— Куда, господин? — спросонья не понял мальчишка.

— На закат, — пояснил хозяин недовольно. — Ступай во двор, коня приведи мне да сходи за своим конём.

— К-каким к-конём? — испугался Жуга.

— Клячу какую-то твой отец выделил. Если ты на добром коне не держишься, куда тебя девать?

— А… — попытался что-то сказать Жуга, но Нэндру замахнулся для затрещины и мальчишка поспешил выскочить за дверь.

Завтрак им подали, а потом все сели верхом, Жуге тоже пришлось влезть… один из лучших коней-то дядькиных! Но и правда посмирнее, чем чужие-то лошади. Стремена пришлось подтянуть повыше, все опять смеялись. Особенно когда он только с колоды в седло-то влез, с земли-то не допрыгнул. И какой-то из младших воинов ещё вручил Жуге копьё, щит да лук да дротики. Помог к седлу привязать, как держать показал, на Нэндру кивнул. Мол, его это, не потеряй, если голова дорога. Жуга и опомниться не успел! Это его в поход взяли! Во всамделишный поход! Да зачем же? Он и нож-то вот только на днях получил и то потому что Кабану его приукрасить захотелось. А никто и не удивлялся даже. Кабан подошёл к нему, знак благословляющий сделал. Ровно сына провожает. Потом к Нэндру подошёл и парой слов перекинулся. Жуга вдруг понял. Кабан этот поход затеял! А его вроде как сына посылает, что без обману тут всё! Ох, и хитрый Кабан! Ему хорошо! Сгинут чужаки — вот радости будет, избавился! Жугу-то не жалко вовсе! А если вернутся, так, небось, и на этот случай Кабан что-нибудь да придумает.

* * *

Дальше они сперва на закат ехали, Жуга ещё заметил — ровно поменьше их, чем было. Только вертеться никто не дал, ближайший воин оплеуху отвесил. У Кабана, что ли, остались? А потом им навстречу попались… Хорэту, Сэнду и… имён остальных Жуга не знал, они его к себе не подпускали, этих-то чудом запомнил. Пятеро, словом. Что-то Нэндру сказали, тот кивнул и они поехали дальше. Жуга думал — три дня будут ехать! А они куда-то свернули… и тропинку-то ту поди заметь, а там кусты примять и видно — три лошади в ряд проходит! С перепугу у мальчишки заболел живот. Он знал, что западнее от поселения людских селищ не было. Это они к оборотням едут! Прямо в пасти! Жуга заоглядывался… да куда тут сбежишь? Вокруг все чужие и кто бы ему позволил дёру-то дать. А они — ничего. Разве только немного внимательнее стали да напряглись как-то. А потом вой раздался. Жугин конь чуть не понёс от воя-то эдакого. И понёс бы, если бы вокруг других не было. А у них — ничего лошади. Только ушами задёргали. Глухие, что ли? А потом ещё вой, подальше. И поближе. Точно — к драке готовятся.