Отрок московский - Владислав Русанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Уразумели, батюшка, уразумели…
– Но в благодарность вы мне быстро и без утайки поведаете, что за мадьярский купец тут был. И во всех подробностях. Глядите у меня!
Финн поднялся, вытянувшись во весь свой немалый рост, и вроде бы достал макушкой до грязных балок.
Ванька пополз к нему, будто огромный жук, норовя поцеловать онучи.
– Стой!
Хозяин послушно замер.
– Поднимись и говори! Да смотри у меня – узнаю, что наврал!
Распрямив спину, но оставшись на коленях, Паленый зачастил, стремясь выложить все, что знал, изо всех сил борясь с желанием приукрасить хоть чуть-чуть, для большей весомости, свои признания.
Третьего дня, по его словам, рыцарь-франк завтракал после ежедневного утреннего упражнения с мечом. От всего рожу воротил – то ложка ему грязная, то яичница подгорела, то хлеб не такой… Вдруг на дороге зашумело, загремело. Кони ржут, люди ругаются не по-нашенски. Вошел боярин – дородный весь из себя, в шубе богатой, шапка с пером птицы заморской, усы… В общем, все как полагается именитому боярину. Но назвался купцом. С ним охранники с именами чудными.
– Дьёрдь, Лайош… – подсказал Никита.
– Да кто их запоминал? – беспечно отмахнулся Паленый.
И продолжал увлекательный рассказ.
Мадьяр много было. Дюжины две, если со слугами и с конюхами. Груз везли на санях, а отдельно – балок закрытый. Вот купец Андраш – услышав это имя, Никита встрепенулся и обвел взглядом друзей – перво-наперво потребовал комнату отдельную, да чтобы чистую и теплую. И чтобы запиралась к тому же на засов. Он-то, Иван то есть, бегом бабу погнал готовить все по требованию богатея, а сам тут крутился. Слышал, как мадьяр подсел к рыцарю, поздоровался вежливо и долгий разговор завел.
– О чем говорили-то?
– Комната ему зачем? – в один голос спросили Вилкас и Никита.
Комната ему для боярышни именитой, которая с ним путешествует, пояснил Паленый. Ее после из балка вывели и с большущим почтением наверх проводили. Чтоб отдохнула с дороги.
– Баба моя ей после два ведра воды горячей отнесла да лохань. А купец еще ругался, что не торопимся мы…
– Девица хороша собой, слов нету… – вмешалась хозяйка. – Токмо злая! Так глазами и зыркала по сторонам. Попал бы ножик под руку, точно всадила бы купцу в брюхо.
– За ней два охранника приглядывали, а после у дверей сторожили, да один с заднего двора за окном следил. А тот Андраш прямо млел, когда на нее смотрел. Все говорил «инштар»[131]да «лекем»[132]. И глаза закатывал…
– А конь с ними был? – воскликнул Улан-мэрген.
– Какой конь? А, конь… Было много коней.
– Да нет, ты не понял! Красавец конь, будто из золота отлитый, был?
– Не знаю, не глядел я…
– А что ж ты делал?
– Слушал, – хитро прищурился Ванька.
– А зачем тебе? – удивился Финн.
– Да незачем, – растерянно пробормотал хозяин. – Дай, думаю, послушаю. Вдруг кому из добрых людей пригодится, они серебришка подкинут…
– Ох, ушлый ты мужик! – хохотнул Любослав. – Только врешь все. Любопытства ради слушал да подглядывал. Верно?
– Верно, – сокрушенно вздохнул Паленый.
– Вот видишь, как приятно правду говорить, – улыбнулся Финн. – Продолжай, добрый человек, продолжай сказывать, а мы послушаем.
И Ванька, рад стараться, поведал, что боярин, сказавшийся купцом Андрашем из Пожоня, ожидал здесь доверенного человека от Фридриха фон Штайна – крестоносца из Ливонского ландмайстерства, который всеми делами сейчас заправляет в Полоцке. А рыцари, враждовавшие с архиепископом рижским, сперва продали право княжить в городе за триста марок серебра Витеню из Новогрудка, а после одумались и в Полоцк вернулись, хотя денег литвину обратно не отдали. Так что быть войне, каждая кошка скажет. У франка тоже какой-то интерес к фон Штайну был. На том они и спелись. Вместе дождались гонца. Вместе уехали. И девица с ними. Вот и все…
Поблагодарив хозяина, Финн отпустил его, добавив к монетке Вилкаса еще свою – чуть побольше и не такую корявую.
– Ну что, вьюноши? Теперь уж точно знаем, что в Полоцк нам надо?
– Точно, – кивнул литвин. – И знаем, что Чак к немцам едет. А то догадывались только.
– Хорошо бы в дороге их догнать… – вздохнул ордынец.
– Не догоним, – покачал головой Вилкас. – Они завтра, если не сегодня, за стенами будут. Надо что-то выдумывать. Так, Никита?
Парень кивнул. Вытащить Василису из города посложнее, чем просто напасть на обоз Андраша в лесу. Да если он еще с ливонцами спелся… Но деваться некуда – назвался груздем, полезай в кузов.
– Вот что… В город я пойду один, – начал он.
– Ну уж нет! – сразу возмутился Улан.
– Это еще почему один? – поддержал татарчонка литвин.
Никита понял, что предстоит долгий спор, но отступать от своих слов не собирался.
Перегородившую дорогу рогатку первым заметил брат Жиль.
А ведь они думали, что оторвались от любой погони и достаточно углубились в малообжитые места. На протяжении двух недель, пока отряд медленно преодолевал лигу за лигой в левобережье Дуная, все дальше забираясь в леса между Баварским герцогством и Богемией, они не встретили ни одного человека. Ни охотников, ни пастухов, ни лесорубов. А тут сразу два десятка. Причем настроены весьма недоброжелательно.
Впереди собравшейся у рогатки толпы стоял рыцарь. Ну, может быть, конечно, и не рыцарь, но его доспехи существенно отличались от остальных. На голове хундсгугель[134], украшенный черным плюмажем. Кольчуга усилена наплечниками и налокотниками. На груди – зерцало[135]с какой-то гравировкой. Правда, из трех перьев, венчавших шлем, два сломаны и свисали, словно хвост побитой собаки. Наплечники покрывали рыжие разводы ржавчины, а рисунок на зерцале вряд ли кто-то смог бы прочитать, настолько он зарос грязью. Зато опирался рыцарь на устрашающего вида моргенштерн, а его пояс оттягивали сразу два широких кинжала в деревянных ножнах.