1612. «Вставайте, люди Русские!» - Ирина Измайлова

Она дернула плечом, отбивая удар нового противника, который тотчас сам оступился (возможно, намеренно) и покатился в ров, кажется, не успев получить ни одной раны.

— Имя мое откуда знаешь? — настороженности в ее голосе не было, скорее тревога. — По отчеству меня даже люди мои не кличут…

— Да и тот, кто мне про тебя рассказывал, кличет не по отчеству! — Штрайзель выхватил пистолет из-за пояса свалившегося ему под ноги противника и выстрелил в еще одного поляка, карабкавшегося по скату и целившего в него из пищали. — Стрелять нужно быстро, пан, не то какой прок от огненного боя? Тот, кто мне рассказал про тебя, Василиса Кондратьевна, по правде сказать, зовет тебя Васькой! Прости, если обидел.

Тут же он пожалел, что завел такой разговор во время боя. Все-таки женщина есть женщина, и Василиса, ахнув и вновь резко обернувшись к нему, едва не угодила под удар вражьей сабли. Хельмуту потребовалась вся его ловкость и быстрота, чтобы, вытянув руку, прикрыть ее голову стволом пистолета, а затем его же рукоятью ударить нападавшего в лоб.

— Ты где его видел? Говори! — голос Василисы сорвался, стал совсем низким — сейчас его, пожалуй, можно было принять за голос мужчины. — Он жив, да?!

— Жив, я думаю. Сейчас ему нелегко, но это не самая тяжелая сеча в его жизни, так ведь.

— Где ты видел Мишу? И когда? А, да пошел ты!..

Это относилось уже не к Хельмуту, а к здоровенному казаку, который, преследуя обратившегося в бегство врага, неловко вскарабкался на земляной вал и сходу врезался в Ваську.

— Куда прешь-то?! Ослеп?! Когда ты его видел?!

— Часов у меня нет, но, судя по солнцу, часа три с половиной назад. Он тоже служит в войске князя Пожарского, о чем ты знаешь уже давно…

Драться было больше не с кем: оставшееся в живых поляки, человек пятнадцать, пользуясь сумятицей, ускользнули, вновь скатившись в ров и успев подобрать нару сумок и узлов, из тех, что в изобилии валялись среди кустов и травы. Одна из оставшихся сумок была распорота, должно быть кто-то пытался прикрыть ею голову, и из широкого прореза на землю стекал ручеек золотых монет, цепочек и колец.

— Награбили нашего добра, ироды! — отчего-то Василиса кусала губы, и голос ее дрожал все сильнее, но уже не от негодования. — И сбежать из Москвы хотели…

— А как им удалось? — с интересом спросил Штрайзель, пиная ногой еще одну сумку, из которой услужливо выкатилось на траву серебряное позолоченное блюдо.

— Откуда мы знаем? — пожала плечами Василиса и подняла на Хельмута внезапно покрасневшие глаза. — А что тебе Миша про меня рассказывал?

— Рассказывал, что ты постоянно меняешься. Я тоже думаю, что такой, как сейчас, ты была не всегда.

— Какой? — на этот раз ее голос прозвучал почти угрожающе, а глаза так сверкнули, что не всякий на месте Штрайзеля продолжал бы смотреть на нее с той же спокойной улыбкой.

— Непобедимой. В древности как раз в ваших степях, где тогда обитали скифы, жило племя амазонок. Слыхала про таких?

— Слыхала. Говорят, они себе грудь выжигали, чтоб из лука сподручней стрелять…

— Ну, в это я не верю! Ты же стреляешь из лука, и грудь тебе не мешает. Послушай, а почему ты уехала из Нижнего Новгорода, не дождавшись, покуда Михаил вернется?

— Ты и об этом знаешь?

Они дошли до вылезающего из земли, укутанного густым мхом камня и, не сговариваясь, уселись на него, следя, как казаки (после жаркой драки их осталось пятнадцать человек) собирают поклажу беглецов и складывают высыпавшееся на землю золото в просторный полотняный мешок. Разбойники не пытались прервать разговор своей предводительницы с явившимся так вовремя незнакомцем, но искоса поглядывали на них, пытаясь понять, что так взволновало Василису.

— Я знаю, что Пожарский рассказал тебе правду. Тебе одной — больше никто не знает, что Михайло Стрелец на самом деле — Михаил Шейн. А раз так, то ты могла бы догадаться… понять… Прости, но по-русски я все же говорю не очень хорошо!

Девушка поправила сбившуюся на голове шапку, потом сняла ее, провела рукой по волосам. Солнце блестело в их густых прядках, и казалось, что косы Васьки сияют ярче разбросанного во рву золота.

— Ты говоришь хорошо! — она опустила голову, но слышно было, что слезы сдавили ей горло. — Я сразу и не поняла, что ты не русский. Но ты ведь не лях?

— Господь с тобой! Германец. Но почему ты уехала, Василиса? Почему не стала ждать Мишу? Ты ведь знала, что его жена умерла. Знала, да?

Тотчас Хельмут убедился, что она и впрямь постоянно меняется — это было ее естество. Только что бледные щеки загорелись пунцовым румянцем. Васька подняла глаза, и они оказались совершенно сухими.

— Я обет дала Пресвятой Деве Богородице, что если случится чудо… если то, что мне сказал пленный поляк — правда… если Мишенька жив, то я… то я никогда больше желать его не буду! Не стану и думать о нем. Лишь бы знать, что он живет на этом свете!

Неожиданно для себя Штрайзель рассмеялся. Возможно, это было резко, даже жестоко, но он не мог удержаться.

— По… Послушай, это уж слишком… слишком по-женски! Как же можно давать обет, который никогда не сможешь исполнить?! Не думать, не желать! Да ты только о нем и думаешь, только его и желаешь, Василиса Кондратьевна, или я не умею ни стрелять, ни драться, ни ездить верхом.

— Как тебя зовут? — вновь опуская голову, тихо спросила девушка.

— Хельмут Даниэль. Крестили Даниилом. Патриарх Гермоген крестил.

Она вздрогнула:

— Правда? Ты его видел?! Нашего Владыку?

— Да. В последний час его жизни. Послушай, Василиса, ты поступаешь жестоко. Жестоко и неразумно. Михаил любит тебя.

— Почем ты знаешь? Он сказал?

— Сказал. Но не это главное. Говорить можно все, что угодно. Он любит, я знаю. А ты обманываешь его, себя, да еще и Пресвятую Богородицу! И не стыдно?

— Василиса! Эгей, глянь-ко!

Это позвал свою предводительницу старый казак Прохор. Втроем, вместе с двумя дюжими казаками, они подтащили к камню, на котором сидели Хельмут и Васька того самого раззолоченного поляка, что дрался драгоценной саблей. Оказалось, что тот прикинулся мертвым и пытался уползти в кусты, думая, что разбойники заняты лишь золотом и не заметят его исчезновения.

— Говорит, что он — знатный шляхтич, и за него богатый выкуп дадут! — фыркнул Проша, встряхивая пленного за воротник жупана. — А куда ж мы его денем-то, Василисушка? И с кого будем тот выкуп получать? Может, топором по шее короче?

— Я могу быть интересный вашим воеводам! — проговорил шляхтич, с трудом подавляя злобу и старясь не смотреть в лицо Василисе. — У меня есть богатый родня в Польше. И много золота.

— Такого же, как это? Грабленого? — Васька, усмехаясь, рассматривала пленного. — А на что оно нам и нашим воеводам? Как твое имя?